Мне не ответили. Да и не нужен был ответ – все я прекраснопонял.

Мы прошли коридором шагов двадцать. Миновали несколько люковв полу, накрытых решетчатыми деревянными крышками на крепких замках. Там царилаполная тьма, но мне показалось, что за одной из решеток что-то шевельнулось.

У тринадцатого люка – я считал – надзиратель с кряхтениемнагнулся, отпер замок и отволок решетку в сторону. Кивнул:

– Прыгай, Ильмар-вор.

Я стоял как вкопанный. Надзиратель с неуместнойзаботливостью добавил:

– Прыгай, невысоко. Будет воля Сестры – не расшибешься.

Оглянувшись на охранников, я понял – сейчас помогут.

– Святые братья, мне ведь Пасынком Божьим велено СвятоеПисание читать, грехи замаливать… – нашелся я. – Нельзя же так…

Охранники с сомнением переглянулись. Но надзирательзатрясся, будто его желудочные корчи пробили:

– Нет! Не положено!

– Мы узнаем у Пасынка Божьего, как тут быть, – решил один изохранников. – А сейчас прыгай.

– Подождите, подождите! – засуетился надзиратель. – Вещь-токазенная!

Он потянулся к моему плащу, явно намереваясь сорвать его.Ну, сраму стесняться тут нечего, но в камере голым сидеть – мою-то всю одеждузабрали! Нет уж!

Коленом я ударил надзирателя промеж ног. И качнулся вперед –в темную дыру. Со всех сил качнулся, забрасывая ноги в пустоту и повисая наруках охранников.

Прыгать вслед за мной святым братьям не хотелось – пальцыразжались.

Падать и впрямь было невысоко. Метра три или чуть больше. Исгруппироваться я успел, так что даже пяток не отбил – прокатился по каменномуполу и встал.

Вверху, в светлом проеме люка, виднелись две озабоченныефизиономии. Потом к ним присоединилась третья.

Надзиратель шипел и бормотал что-то о душегубах, Богомпроклятых.

– Снимай халат и кидай наверх! – потребовал охранник.

– Сейчас, уже снимаю, – ответил я, торопливо озираясь. Светамне здесь не оставят, это уж точно, надо успеть хотя бы осмотреться…

Камера была небольшой. Метра три на три, почти кубическая.Стены, пол – все из каменных плит изрядного размера. Значит, не выковырятькамень, не прорыть лаза… В одном углу камеры – дыра в полу, небольшая дыра, сладонь размером. Над ней в стене – совсем уж маленькое отверстие, из котороговода льется непрерывно, в дыру убегая. В противоположном углу камеры – грудаопилок. Именно опилок, мелких и вроде даже чистых.

Хорошо придумано.

Тут тебе и вода для питья, тут тебе и сортир. Тут тебе иложе – да такое, что на лестницу не употребишь. А до потолка не допрыгнешь. Апо потолку до люка не проползешь. Руссийский зиндан, одним словом!

– Халат! – крикнул надзиратель. – Халат отдай, душегуб! Вещьотчетная! Халат!

– Святое Писание, карбидную лампу и кирку! – крикнул я вответ.

Надзиратель в сердцах плюнул вниз и стал задвигатьдеревянную решетку. В общем-то в ней и нужды не было.

– Если еды не давать, пока не вернет… – вполголоса предложилодин из конвоиров.

– Не положено! – с искренней болью в голосе ответилнадзиратель. – Душегуб проклятый… что ж вы не держали?

Значит, голодом меня морить не собираются. Хорошо…

– Да пусть он удавится своим халатом!

– А если и впрямь удавится?

Голоса уже удалялись. А вместе с ними – и чахлый факельныйсвет.

Я сел на пол, провел рукой по камню. Чисто, на удивлениечисто. Видать, после предыдущего узника камеру отмыли.

На всякий случай я все-таки подполз к груде опилок и бережнопросеял их между пальцев. Нет, ничего. Ни записок, написанных кровью из жил наобрывке ткани, ни тайно припасенного инструмента, чтобы ковырять стены.

– Попал ты, Ильмар… – сказал я самому себе. – Ох и попал же…

Очень медленно – спешить мне теперь было некуда – я двинулсяпо периметру комнаты. И всюду, куда только дотягивался, ощупывал стены. Всекамни были крепкими, надежными. Никаких выцарапанных посланий тоже не было. Даи чем их выцарапывать, если в камеру голым бросают? Ногтями? Или собственныйзуб выдрать, да им попробовать? Нет, не выйдет, не найдется на свете зубовкрепче гранита.

Через полчаса ощупывать стало нечего. Сложив руки ковшиком,я подставил их под лениво текущую струйку. Сестра-Покровительница, посмотри наменя, ободри, вразуми…

Вода была хорошая. Вкусная, чистая. Удивительное дело,водопровод в камере – неслыханная роскошь. Хотя кто в мире богаче СвятойЦеркви? Разве что Владетель… Да и то сомнительно.

Я отошел обратно к груде опилок. Уселся, скрестив ноги,подгреб под себя побольше трухи. Камеру я, можно сказать, изучил. Уж чем-чем, аумением в темноте не теряться Сестра меня щедро одарила. И не в такихпеределках бывали…

Тряхнул я головой и признался себе, что не прав. В таких –не бывал. Египетские гробницы, киргизские курганы, саксонские подземелья – всеэто давным-давно заброшено. Кроме хитрых, но обветшалых ловушек нет тампреград. Да и не голым я в них забирался – с веревками, лампами, прочимснаряжением. А здесь – тюрьма. Камера, в которой до конца жизни сидетьпредстоит… если не удастся выбраться, конечно.

Так что же я имею?

По стенам не забраться, до люка не допрыгнуть…

Есть у меня, конечно, халат. А из шелкового халата можнолегко веревку сделать. Это и снаряжение, это и оружие…

Веревка. Груза нет, крюка нет, но придумать-то что-нибудьможно? Ведь можно? Значит, забрасываю веревку, цепляю ее за решетчатый люк,подтягиваюсь…

Снаружи раздался шум. Я поднялся, поморгал, когда в коридорепоявился желтый дрожащий отблеск. Надо же, как быстро глаза от света отвыкли!

– Дальше, дальше…

Голоса – много голосов. И шаги дружные. Человек пять-шестьидет.

Люк с грохотом отодвинулся. Надзиратель заглянул вниз, а заего спиной замаячили каменные лица конвоиров.

– Ильмар-вор! – угрожающе произнес надзиратель. – Если тысейчас же не отдашь халат доброй волей, мы спустим лестницу и заберем егосилой.

Только начал побег обдумывать…

– Святые братья, не губите! – как можно жалобнее воскликнуля. – Холодно здесь, помру я! Оставьте одежду, святые братья! Даже римскаястража над Искупителем так не зверствовала!

– Так и ты не Искупитель, Ильмар-вор. – Надзиратель былнепреклонен. – И нечего о зверствах говорить – по полста лет люди в такихкамерах жили! Халат!