— Что вы хотите этим сказать, доктор Чилтон?

— Вы молодая женщина, можете «заставить его заторчать»— так, кажется, это у вас называется? По-моему, Лектер не видел женщины уженесколько лет. Правда, он мог заметить какую-нибудь из уборщиц. Мы, какправило, женщин сюда не пускаем. В местах заключения от них только лишниенеприятности.

А пошел бы ты, Чилтон…

— Я с отличием закончила Университет штата Вирджиния,доктор. Вряд ли он похож на институт благородных девиц.

— Тогда вы, по-видимому, способны усвоить кое-какиеэлементарные правила: не протягивайте ничего за решетку; не касайтесь решетки;не давайте ему ничего, кроме мягкой бумаги. Никаких карандашей, никаких ручек.У него имеются собственные фломастеры с фетровым стержнем. На бумагах, что выему передаете, не должно быть ни скрепок, ни проволочных скобок, ни булавок.Что бы он ни пытался передать через решетку — не брать. Все передавать толькочерез выдвижной поднос для пищи. Все получать только через выдвижной поднос дляпищи. Вы поняли меня?

— Я поняла вас.

Они миновали еще две двери; коридор теперь освещался лампамидневного света. Общие палаты остались позади; пациенты этого отделения не моглинаходиться вместе, здесь не было окон, лампы в потолке забраны толстой сеткой,словно в машинном отделении корабля. Доктор Чилтон задержался под одной из них.Когда смолк звук шагов, Старлинг уловила оборванный крик чьего-то охрипшегоголоса.

— Лектера никогда не выпускают из камеры безсмирительной рубашки и намордника — сказал Чилтон. — Я хочу показать вампочему. Он вел себя совершенно безупречно в первый год заключения, готов былвсячески сотрудничать с нами. Меры безопасности по отношению к нему несколькоослабили; как вы понимаете, это было еще при прежнем директоре. Восьмого июля1976 года во второй половине дня, он пожаловался на боль в груди и его отвели впроцедурную. Смирительную рубашку немного распустили — чтобы легче было снятькардиограмму. Когда сестра наклонилась над ним, он сделал с ней вот это… —Чилтон протянул Клэрис потрепанную фотографию. — Врачам удалось спасти ейзрение — только один глаз. Все это время Лектер был подключен к приборам. Чтобыдобраться до языка он сломал ей челюсть. Пульс при этом не превышал 85-ти, дажекогда он проглатывал ее язык.

Старлинг не знала, что страшнее: эта фотография или быстрыйвзгляд похотливых глазок Чилтона, суетливо шаривших по ее лицу. Ей показалось —давно не поенный жадный кочет торопливо склевывает слезы с ее щек.

— Я держу его здесь, — произнес Чилтон и нажалкнопку у массивных двойных дверей из бронированного стекла. Огромного ростанадзиратель впустил их в спецблок.

Старлинг приняла трудное решение и задержалась в дверях.

— Доктор Чилтон, — сказала она — нам совершеннонеобходимо протестировать доктора Лектера. Если он считает вас своим врагом,если у него такая навязчивая идея, — как вы сами только чтосказали, — может быть, нам больше повезет, если я подойду к нему одна, каквы думаете?

У Чилтона дернулась щека.

— Ну что ж, прекрасно. Могли бы предложить это еще вмоем кабинете, я не стал бы тратить зря время и отправил бы с вами дежурного.

— Я могла бы предложить вам это в кабинете, если бы выпроинструктировали меня в кабинете.

— Не думаю, что мы с вами еще увидимся, мисс Старлинг…Барни, когда она закончит с Лектером, позвоните, пусть кто-нибудь проводит ееобратно.

Чилтон ушел, так больше и не взглянув на нее. И остались:она, огромный бесстрастный надзиратель, бесшумные часы за его спиной и закрытыйсетчатой дверью шкаф с газовыми баллончиками, смирительными рубашками,намордниками и пистолетом-транквилизатором. На крюке, вбитом в стену, виселочто-то вроде длинной трубы с рогаткой в виде буквы «U» на конце — прижимать кстене буйных.

Надзиратель смотрел на нее.

— Доктор Чилтон предупредил вас, чтоб не прикасаться крешетке?

Голос у него был высокий и хриплый.

— Да, предупредил.

— Тогда ладно. Пройдете все камеры; его — последняясправа. Будете идти по коридору, держитесь середки и ни на что не обращайтевнимания. Вот, отнесите ему почту, чтоб было с чего начать. — Казалось,надзиратель находит все это весьма забавным. — Просто положите письма игазеты на поднос, он сам откатится в камеру. Если поднос внутри — простопотяните его за шнур, либо он сам его выдвинет. Лектер не может дотянуться дотого места, где останавливается поднос.

Дежурный дал ей два журнала — их ничем не скрепленныестраницы вываливались из обложек, — три газеты и несколько вскрытых писем.

Коридор тянулся вперед метров на двадцать пять — тридцать,камеры шли по обеим сторонам. Стены некоторых были обиты войлоком, в дверях —смотровые окна, узкие и длинные, словно бойницы. Были и обычные тюремныекамеры, отделенные от коридора прочной решеткой, заменяющей переднюю стену.Клэрис Старлинг краем глаза замечала темные фигуры заключенных в камеры людей,но старалась не смотреть в их сторону. Она прошла почти половину пути, когдамужской голос просипел ей вслед:

— Я чувствую, как воняет твоя п…да.

Она и виду не подала что слышит, шла вперед, необорачиваясь.

В последней камере горел свет. Клэрис пошла ближе к левойстороне коридора, чтобы иметь возможность заглянуть в камеру издали, понимая,что стук каблуков заранее возвещает о ее приближении.

Камера доктора Лектера расположена на значительномрасстоянии от остальных; напротив нее — только стенной шкаф, да и в другихотношениях она совершенно уникальна. Вместо передней стены, как и в другихкамерах, — решетка из мощных прутьев, но внутри, за этой решеткой на такомрасстоянии, чтобы человек не мог дотянуться, еще одна преграда — прочнаянейлоновая сеть, от стены до стены и от пола до потолка. За этой сетью Старлингразглядела привинченный к полу стол, заваленный бумагами и книгами в мягкихобложках, и стул с прямой спинкой, тоже прочно закрепленный на месте.

Сам доктор Ганнибал Лектер полулежал на койке, с головойуйдя в изучение итальянского издания журнала «Вог».[7] Он держалнескрепленные страницы журнала в правой руке, а левой откладывал прочитанные всторону. У доктора Лектера на левой руке — шесть пальцев.

Клэрис Старлинг остановилась на некотором расстоянии отрешетки, точно посередине небольшого холла.

— Доктор Лектер. — Голос вроде бы звучитнормально.

Он поднял голову, оторвавшись от журнала.

На какое-то головокружительное мгновение ей показалось: отего пристального взгляда исходит странное жужжание. Но это от волнения шумело унее в ушах.