— То есть все до одного, кто не может потратить сорок еврона кофе, — сплошь слабаки и тупицы?

— Ну конечно! Если остальные могут, почему они не могут?

Он помолчал, потому что девушка неожиданно стала егораздражать, и рука, сложенная кренделем, утратила всякий смысл, и пионовыещечки потеряли привлекательность, и приключение превратилось в глупость.

Сорок евро?.. Сорок евро на кофе?..

И он опять прищурился на Нескучный сад на той стороне.

…денег не было. Денег не было никогда. Он писал статьи внаучные журналы, во все подряд, и иногда ему давали гонорар. Долларов, можетбыть, тридцать, и это было счастье, праздник, сказка! Он ехал в Академию наук,подгадывая электрички так, чтобы успеть, пока открыта касса, расписывался введомости, которую подавала ему толстая насморочная женщина в шали. Он до сихпор помнил, как ее звали — Любовь Петровна, вот как. Шмыгая носом, онаподвигала к нему бумагу, а он всегда ревниво изучал в разграфленныхпрямоугольниках другие фамилии, против которых были суммы, казавшиеся емуогромными, — некто Дынин должен был получить сто восемьдесят долларов тридцатьсемь центов. Как он тогда завидовал этому неведомому Дынину! Сто восемьдесятдолларов, да еще тридцать семь центов, они-то откуда взялись?!. Олеграсписывался, и получал денежки, и бережно складывал их в бумажник, гдеболтался рубль или два и мелочь в отдельном карманчике! Потом ехал домой,чувствуя себя богачом, миллионером, дельцом, доллары в кошельке придавали емууверенности в себе и в том, что он все может, что он хороший муж и отец!.. Вкооперативном гастрономе на площади он обязательно покупал колбасу, ма-аленькийкусочек, и десяток яиц, и молоко, и тогда наутро у них был омлет, райскоенаслаждение, пища богов! И жена светлела лицом, когда он вынимал десятки самериканским президентом, — две он всегда привозил «нетронутыми», шиковал наодну, а разменянные рублики они прятали. Ну, вот просто брали и прятали, кудапридется, в карман шубы, если было лето, или в сарафан, если зима. Прятали,чтобы потом «найти»! Какое это было счастье — неожиданно найти в карманенеучтенный рубль, и как это было много!..

Он тогда все время думал лишь о том, как ему добыть денег.Он был совершенно уверен, что, как только он придумает и добудет, его жизньстанет сказочно прекрасной. Счастье, которого и так полно, можно будет простохлебать ложкой, как щи.

Сорок евро!..

Он придумал, как добыть денег, и добыл их, и только богзнает, чего ему это стоило. Жена ушла — или он от нее ушел, сейчас уже и невспомнишь, — дочка почти выросла и почти без него, и к сорока годам выяснилось,что счастье — это когда есть два свободных часа и можно заехать к ВасилиюДмитриевичу, покопаться в пыльном старье, найти непонятную икону, сунуть ее подкуртку и шагать по скрипучему снегу, прищуриваясь на Нескучный сад.

Такое счастье выпадает нечасто.

Девушка — он вдруг позабыл, как ее зовут, — стрекотала рядомс ним, кажется, на что-то сердилась, а он все щурился и слушал, как скрипитснег под подошвами его тяжелых ботинок.

Тут он сообразил, что они идут не просто так, а «на кофе».

Кофейню они прошли, и пришлось немного вернуться, и, покаони возвращались, он пристально смотрел на Гену, а Гена из-за лобового автомобильногостекла — на него, и казалось, водитель спрашивает, что это такое Олег Петровичзатеял ни с того ни с сего, да еще в середине дня.

Отвечая на безмолвный Генин вопрос, Олег Петрович пожалплечами и придержал дверь перед Викторией — вот как ее зовут, теперь онвспомнил!..

Внутри никого не было и вкусно пахло — кофе, сдобой, свежимпирогом, — и все столики у окна оказались свободны, и он сел так, чтобы Генебыло его видно. Они и так все время ругались, что Олег Петрович фланирует водиночестве, без охраны.

— Мне бы ваши возможности и ваши денежки, — восклицал Гена,— на меня бы такие профессионалы работали, что блоха носа не подточит!

Олег Петрович моментально представлял себе Гену в окружениипрофессионалов, почему-то исключительно в темных очках и спецагентовскихкостюмах, и еще представлял блоху, которая не может подточить свой нос, и оникое-как договаривались, что, покамест Олег Петрович начальник, а Гена водитель,никаких профессионалов в свою жизнь они привлекать не будут. Обойдутсякак-нибудь.

И вот как только Олег разместился сам, пристроил насвободный стул икону, и Викторию усадил, и меню попросил, у него зазвонилтелефон. Полдня не звонил, а тут вдруг на тебе!..

— Простите великодушно, — сказал Олег, решив придерживатьсявыбранного тона до конца, вытащил трубку, посмотрел и удивился. Звонил ВасилийДмитриевич, с которым они десять минут назад насилу расстались.

— Что такое у вас случилось, дорогой вы мой ВасилийДмитриевич?

— Может, мой стул нашелся? — не глядя на Олега, спросилаВиктория, положила ногу на ногу, достала из крохотной сумочки серебряныйпортсигар, щелкнула блеснувшей на солнце крышечкой и достала тонкую коричневуюпахитоску. Олег оценил и портсигар, и пахитоску.

В трубке молчали, и он повторил удивленно:

— Алло? Что вы там сопите?..

— Может, заедете, Олег Петрович? — вдруг умоляюще сказалстарик прямо ему в ухо. — Мне бы… потолковать с вами.

— Да я только от вас! За угол зашел!

— Очень нужно, — почти простонал Василий Дмитриевич. — Напять минут, клянусь честью моего покойного отца, а он был кристальный человек!Просто кристальный!

Олег Петрович даже растерялся немного.

— Я верю в кристальную честность вашего покойного батюшки,но, может быть… до завтра, Василий Дмитриевич? У меня сегодня еще встреча, да исейчас я не один, если вы помните!..

— Blodsinn! Чепуха! Она и без вас обойдется, ваша барышня!

— Позвольте, но вы сами просили меня…

— Да, да, просил, ну и что?! Все изменилось! Если вы неприедете, Олег Петрович, я погиб, пропал, уничтожен!

— Хорошо, — сказал Олег довольно холодно. Театральныепредставления, которые время от времени устраивал Василий Дмитриевич, недоставляли ему удовольствия. — Только не раньше чем через час и не больше чемна три минуты.

— Отлично, — деловым тоном резюмировал старик и пропал изтрубки.

— Ну что? Моего стула у него как не было, так и нет?

— Нет, — сказал Олег Петрович, раздумывая над тем, что именномогло понадобиться антиквару, да еще так срочно. — Да, может, и бог с ним, сгамбсом, Виктория! Купите чиппендейл, их кругом полно!

Виктория разобиделась.

— Про Чипа и Дейла смотрит моя сестра, ей девять лет! Ивообще, вы обещали больше мне не хамить.

— Не буду, — торопливо, чтоб не хихикнуть невзначай, сказалОлег Петрович. — Ни за что не буду, вы правы. Давайте лучше говорить о вас. Чемвы занимаетесь? Учитесь?