— За углом чудесная французская кофейня. Называется «Кадо».Вы знаете, что означает это слово?

— Подарок, — буркнула девушка, и Олег Петрович порадовался,что не ошибся. Мало того, что хорошенькая, еще и по-французски говорит. Аможет, и не говорит, так, нахваталась где-нибудь!..

Аккуратно и чуть брезгливо неся полы шубки над пыльнойрухлядью, она пробралась к выходу, а Олег Петрович помедлил и взял с секретераикону. Старец смотрел теперь прямо на него, и ему показалось, что одобрительно.

Господи, что за чепуха! Blodsinn, сказал бы ВасилийДмитриевич, любивший крепкие немецкие словечки.

— А это что такое?

— Где?

— Да у вас в руках.

Олег не понял вопрос.

— Икона. Вы разве не видите?

— Да уж вижу, — сказала Виктория с сарказмом. — А вы что?Православный любитель икон?

— В какой-то степени, — пробормотал Олег, — в какой-тостепени любитель.

— Дайте посмотреть.

Выпускать икону из рук Олегу не хотелось. Ну вот совсем нехотелось!.. И он просто повернул ее ликом к девушке. Она глянула насмешливо.

— Что это вы в нее так вцепились? Боитесь, что отниму?

Он пожал плечами. С ним уже давно — сто лет! — никто неразговаривал в таком тоне, и он… терялся немного.

За ширмой продолжали бормотать, и время от времени слышалисьнемецкие ругательства.

— Василий Дмитриевич, мы пошли! — громко сказал Олег всторону ширмы. — До свидания!

— Голубчик, простите великодушно, но как раз привезли вашплафон, — залихватски соврал старик за ширмой, и Олег улыбнулся. — Да, да,непременно перезвоню, голубчик! Непременно! Как только увижу своими глазами,так сей же момент перезвоню!..

— Ну, дайте мне уже мой шарф, — приказала Виктория. — Или выдумаете, я сама буду его оттуда… стягивать?

— Да, да, всенепременнейше, голубчик, а супруге передайтепоклон и уважение и уверения во всяческом…

— Держите ваш шарф, и где-то здесь была моя куртка…

— Вон на стуле что-то валяется, это не она?

— Вы не поверите, но как раз она.

— Да, да, голубчик вы мой, вынужден прервать, чтобы бежать.Плафон, знаете, вещица хрупкая…

Олег натянул куртку, не выпуская из рук икону. Ну, вот нехотелось ему ее выпускать!..

— Василий Дмитриевич, мы пошли! Прекрасную барышню я у васзабираю! — Он почти выговорил «похищаю», но в последний момент чувство юморавсе же вмешалось и не позволило так уж напрямую следовать законам жанра.

— Нет, нет, постойте! Ради бога, простите!.. Нет, это я невам!

— А икону я возьму, покажу специалистам, — негромкопродолжил Олег, заглядывая за ширму. Старик посмотрел на него несчастнымиглазами и попилил рукой по синему шарфу, который был намотан у него на шее.Олег еще понизил голос. — Да я все понимаю, и она все понимает и не обижается!Выгодного клиента вы не потеряете, я вам точно говорю. Икону на следующейнеделе привезу.

— Да, да, да, только вы уж с девушкой поласковее, ОлегПетрович! Платит много! Хорошая девочка и платит много!..

После полумрака антикварной лавки свет морозного дняпоказался Олегу ослепительным, почти невыносимым. В лицо дохнуло холодом среки, он прищурился, и глаза сразу заслезились.

Виктория, поправляя на носике темные очки, посмотрела нанего насмешливо.

— Ну, и где это ваше «Кадо»?

— Да вот направо и за угол. — Он вытер глаза, сознавая, чтовыглядит не очень, и показал рукой, куда именно.

— Мы что?! — спросила Виктория. — Пешком пойдем?! В такоймороз?!

Олег открыл глаза, уже немного привыкшие к свету, набралполную грудь мороза, с силой выдохнул и посмотрел на Нескучный сад на тойстороне замерзшей реки. Сад стоял белый, торжественный, недвижимый, какнемецкая рождественская декорация возле вертепа.

— Мы пойдем пешком, и вы вполне можете взять меня под руку,— сказал галантный Олег Петрович, согнув руку кренделем. — Это всего в двухшагах.

Краем глаза он видел свою машину и Гену, который,перегнувшись через руль, пристально на него смотрел.

Никаких подвохов со стороны Гены он не ожидал. Тот всесообразит правильно и окажется в нужное время в нужном месте, в этом можно несомневаться. Они работали вместе уже много лет и никогда друг друга неподводили.

Раз хозяин ведет барышню за угол, да еще выставив локотькрендельком, значит, так нужно, значит, в машину он приглашать ее не изволит —у него свои планы. А мы потихонечку тронем, и никакая барышня нас не заметит!..Мы дадим им отойти подальше и уж только потом тронем, и машинка у нас тихая,прокрадется неслышно, а уж когда Олег Петрович выйдет — мы тут как тут!

Виктория брать своего новоявленного кавалера под руку нестала, опять зачем-то поправила на носу очки и раздраженно засеменила рядом, аон еще раз взглянул на торжественный сад на той стороне реки, услышал, какаппетитно скрипнул снег под колесами его тяжеленной машины, понял, что ГенаБерезин тронулся следом, и поудобнее пристроил икону под курткой.

— Итак, что у нас в программе? — лихо спросил он у Викториии все же поддержал ее под локоток, когда она чуть-чуть споткнулась. — Горячийкофе и французский сливочный торт! Или вы любите шоколадный?

— Я вообще не ем никаких тортов.

— Напрасно! В Париже напротив Люксембургского сада естьчудесная кофейня, называется «Delvayou», там подают изумительные шоколадныетарталетки с вишней.

— А вы что? Бывали в Париже?

— Бывал, — признался Олег Петрович, — и не раз, Виктория! Ив Париже бывал, и в кафе! Завсегдатаи там французские старушки с фиолетовымикудрями, старики в клетчатых пиджаках, ну и, разумеется, их бульдоги. Икакое-то количество молодежи из Сорбонны, способной заплатить за кофе спирожным сорок евро или около того.

— Господи боже мой, — пробормотала Виктория и пожалаплечами. — Сорок евро, какая чепуха!..

— Не скажите, дорогая Виктория, не скажите, — развлекаясебя, продолжал Олег Петрович, — может быть, для нас с вами это и чепуха, нодля огромного большинства людей…

— Ах, какая мне разница! Если у человека нет денег, особенноу мужчины, он или туп, как пробка, или ничего не может, или слабак.

— Вы уверены? Вы совершенно уверены в этом, Виктория?

— Ну конечно! И какое мне может быть до них дело?! У моегопапы есть деньги, и у всех его друзей есть, и у мамы тоже — папа ей дает!Па-адумаешь, сорок евро!