боли в сухожилиях, но он не издал ни звука. Энкидо, как обычно, остался бесстрастен и нем.

– Довольно, – произнесла Аманвах, и евнух отпустил наставника, отошел на шаг.

Каваль повернулся к дама’тинг и процедил что-то по-красийски. Рожер не понял слов, но смысл был ясен по фанатичному блеску в глазах.

Аманвах ответила по-тесийски ледяным голосом:

– Если ты, наставник, или любой шарум хоть пальцем тронете моего мужа, то проведете вечность в ожидании у Небесных врат.

Глаза Каваля расширились. Он уткнулся лбом в пол, хотя на лице его по-прежнему читалась ярость.

Аманвах повернулась к Рожеру:

– А ты, мой муж, впредь никогда не споешь эту песню.

Рожеру не понадобилось браться за медальон, чтобы обрести силы. С избытком хватило острого негодования. Никто не смеет ему указывать, что петь, а чего не петь.

– Провалиться мне в Недра, если не спою! Я не праведник. Не мне учить народ, во что ему верить. Я лишь рассказываю истории, и обе – чистая правда.

На лбу Аманвах заиграла жилка, выдала гнев, который не затронул глаз. Она кивнула:

– Тогда об этом узнает отец. Каваль, выбери самого крепкого, самого быстрого даль’шарума. Я напишу письмо, которое нужно передать лично шар’дама ка, и никому другому. Вели даль’шаруму взять двух лошадей и не убивать алагай, кроме тех, что станут препятствием на пути. Скажи, что от его расторопности может зависеть Шарак Ка.

Каваль кивнул и поднялся на ноги, готовый выполнять, но перед ним выросла Лиша. Скрестила на груди руки.

– Ему не удастся, – предупредила она.

– Что? – не поняла Аманвах.

– Я отравила твоих шарумов кое-чем таким, что действует намного дольше слабого противоядия, которое я добавила в похлебку. До ваших – несколько дней пути, и твой человек не протянет и половины.

Аманвах надолго приковала взгляд к Лише, и Рожер задался вопросом, честное ли это слово. Лиша способна на многое, но отравить? Невозможно.

Аманвах прищурилась:

– Каваль! Делай, как сказано.

– Я не блефую, – предостерегла Лиша.

– Нет, – согласилась Аманвах. – Я и не считаю, что блефуешь.

– Но все равно пошлешь гонца на верную смерть?

– Это ты обрекла его на гибель. А я делаю то, что должна, ради защиты его братьев в Даре Эверама. Я брошу кости и приготовлю травы, но если ты его действительно отравила, а я не отгадаю лекарства, он прославится как мученик и его душа перевесит твою на суде Создателя в конце одинокого пути.

– Никто из нас не предстанет чистым, – резонно заметила Лиша.

– Ты запугиваешь этих людей, пичкаешь их ложью и полуправдой, а потому ничем не лучше для них. Когда мой отец возжелает забрать их земли, он сделает это. Этот народ укрепится и обретет надежду на славу и Небеса. – Аманвах шевельнула пальцем, и наставник исчез.

Несколько посетителей пивной вознамерились задержать его, но Каваль оскалил зубы, и местные мудро посторонились.

Аманвах и Сиквах бросили последний яростный взгляд на Рожера и в сопровождении Энкидо стремительно двинулись прочь. Поднялись к себе. Рожер печально смотрел, как они восходят по ступеням и скрываются из виду. Да, он не перестанет исполнять «Битву за Лесорубову Лощину», но зря излил ее на них во время представления с участием жен. Он знал, насколько тягостно забвение на пике действия.

Когда потрясение прошло, Рожер осознал, что он впервые с начала путешествия остался наедине с выходцами из Лощины. Гордость Уонды и Гареда пострадала сильнее, чем тела, и они несли стражу, предоставив другим говорить.

– Да, натерпелся я страху, – произнес Рожер.

– Тебе повезло, – отозвалась Лиша. – Одно дело – воспользоваться «Песнью о Лунном Ущербе» и намекнуть без ведома красийцев, что пора убираться, но совершенно другое – спеть в их присутствии о втором Избавителе. Ты мог бы с тем же успехом наплевать на все, во что они веруют.

– Значит, мы должны прикинуться, будто и не было битвы за Лесорубову Лощину? – возмутилась Уонда. – Что мы напрасно сражались? Что мой папаша просто взял да помер и не прихватил с собой рощицу лесных? Что Меченый не сделал ничего, о чем поется?

– Меня уже тошнит от притворства, что верх – это низ, а черное – белое, – подхватил Гаред.

– Конечно нет, – ответила Лиша. – Но мы уязвимы в пути. Скоро вернемся в Лощину, а пока советую соблюдать осторожность.

– Эй, все в порядке? – спросил трактирщик.

Он принес новый поднос с напитками. Прибыл в обществе Гери, гласного Нортфорка, и травницы Нихоль.

– Лучше некуда. – Рожер пригласил их сесть. – Вечер остался бы без изюминки, не окажись я на грани смерти.

Гери моргнул, но сел, как и Нихоль.

– Что происходит, во имя Недр? Вы сказали, что они с вами, но мне больше сдается, что это вы с ними. Вас держат в плену?

Рожер знал, что от него ждут ответа, но мозг затуманился, он отупел и не находил слов. Лиша покачала головой, и жонглер был рад уступить ей первенство – по крайней мере, до того, как она открыла рот.

– Все сложнее, гласный, и тебя не касается, – заявила Лиша. – С нами ничего не случится. Женщина в белом – дочь красийского вождя…

Рожер напрягся и подался вперед. «Осторожнее», – подумал он.

– …и жена Рожера. После сегодняшнего вечера ни один воин не осмелится тронуть нас без разрешения шар’дама ка, а оно дойдет не скоро. К тому времени мы доберемся до Лощины и окажемся в безопасности. И – лучше подготовленными к грядущей беде, нежели население Нортфорка.

– Что это значит? – раскипятился гласный. – Вы говорите одно, поете другое, а показываете третье!

– Это значит, что сюда идут красийцы, – отрезала Лиша. – Если хватит ума не ввязаться в бой, они могут обойтись с вами не так жестоко, как с райзонцами, но результат будет тот же. Всех мальчиков заберут в учение для войны с демонами; всех мужчин превратят во второсортных граждан, а женщин – в третьесортных. В вашу деревню назначат наместника, и вы заживете по Законам Эведжана.

– И ты предлагаешь не воевать против них? – поразился Терн. – Стоять, как кобылы, когда они явятся нас сношать?

– Она предлагает вам бежать, пока не поздно, – вмешался Эрни. – Ваш поселок – у них на пути. Сделайте по уму – пожните все, что еще растет; упакуйте все, что сможете, и убирайтесь с дороги.

– И куда прикажешь убраться?! Моя семья живет в Нортфорке с незапамятных времен – как и большинство местных! Нам что же, взять и все бросить?

– Да, если вам жизнь дороже земли, – сказала Лиша. – Хотите остаться под герцогом – перебирайтесь в Лактон, если вас примут. Я еще