в крови.

Он двигает пальцами, рассматривает свои ладони.

Дергаю и поворачиваю шамана к себе.

– Помоги. Взамен проси все, что хочешь. Клянусь, не обману.

– Нет.

– Но почему? Что я тебе сделал? Что я лично сделал тебе? Какое отношение я имею к поступкам отца?

Мне нужно срочно успокоиться. Мне нужно расслабиться. Я вспоминаю лицо своего сына.

– Нининмэ, я не могу. Даже если бы я хотел помочь. Шаман, который проклял твоего отца, был Предвестник Табилгатай зарин. Это значит, что он заключил союз с богом. Его проклятие вечно. Его не снять.

Он говорит, что никто из шаманов, даже если бы нашлись равные Предвестнику по силе, не сможет мне помочь.

– Тогда что мне делать?

– Пророчество не врет. Спасения нет. Тебе остается принять смерть. Свою и своего ребенка.

Шаман запрокидывает голову и начинает раскачиваться. Он говорит сам с собой. Бормочет, что придет сильный. Из другого мира. Шаманы не падут, грядет новый рассвет.

– Я готов, Нининмэ.

Он расстегивает кафтан.

– Шаманы Севера ждут. Ждут прихода вожака. Никто его не остановит. И никто не сможет ему помешать.

– Я не понимаю.

Он не обращает внимания на меня, продолжает раздеваться. Бормочет, складывает вещи и раскачивается.

– Белокурый. Предвестник Табилгатай зарин. С широкими глазами. Вижу его вьющиеся волосы. Вижу его голубые глаза.

Сэлэмэ продолжает говорить о приходе нового спасителя. Голубоглазого, кудрявого, всесильного. Что-то о шаманском зове.

– Что ты заладил про своего супершамана? Лучше подскажи, к кому мне обратиться, раз сам не можешь помочь. Посоветуй. И прекращай раздеваться. Простудишься, идиот.

– Я готов. Забирай меня.

– Да успокойся уже. Я не хочу и не собираюсь тебя убивать.

– Противиться зову нельзя, Нининмэ. Это не в наших силах.

Я поднимаю с земли нож. Вернее, не совсем я. Руки сами тянутся, подхватывают и сжимают в пальцах острый нож.

Необычный клинок. Определенно самодельный. У него длинная деревянная выструганная ручка. Достаточно широкая, удобная. Такая позволит работать на холоде, не снимая рукавиц.

Острый и надежный.

С восхищением рассматриваю клинок. Не ювелирная, даже топорная работа, но все идеально продумано.

Прокованный с одной стороны дол выгибает длинное и узкое лезвие.

У ножа односторонняя заточка, что делает из него отличный инструмент, которым с легкостью можно строгать, словно рубанком. Можно использовать его как стамеску.

С его помощью наверняка при необходимости можно и сверлить, не говоря уже о разделывании добычи.

В ноже есть все, чтобы облегчить охоту и жизнь на бескрайних морозных просторах.

– Я знал. Видел, что ты придешь за мной. Зову нельзя противиться. Придет голубоглазый…

Шаман сидит на снегу без одежды. Глаза у него закрыты. Он продолжает повторять полушепотом, что грядут перемены, что придет голубоглазый вождь шаманов, что его жертва не напрасная.

Наблюдаю за происходящим как во сне.

Мое тело поднимается во весь рост. Я захожу за спину Сэлэмэ.

У меня хрустит что-то под ногами.

Я наклоняюсь, поднимаю и рассматриваю деревянные ножны, которые случайно раздавил. Ножны треснули и разделились на две части. Бросаю в огонь обломки, украшенные выжженными этническими рисунками, и беру шамана за плечо.

Одной рукой мое тело придерживает Сэлэмэ, другой проводит по горлу шамана острым эвенкийским ножом.

Кровь фонтаном брызжет в костер, и Сэлэмэ валится лицом в огонь.

Я спокоен.

Я не злюсь.

Главное, контролировать свои эмоции.

Под крики Амая я отхожу в сторону и улыбаюсь.

– Поздно, – говорит мой рот девчачьим голосом.

Я наблюдаю, как проводник вскидывает ружье и целится в мое тело. Амай кричит и на бегу стреляет в неподвижного человека. Выстрел заставляет мое тело пригнуться.

Я вновь могу управлять собой.

Пуля ложится в метре от меня.

Предупредительный выстрел.

– Стой! Не стреляй! Остановись!

– Держи руки на виду! – кричит Амай. – Что случилось?

Что мне на это ответить? Я знаю, что здесь произошло. Пусть лишь косвенно, но я участвовал в казни шамана. Мне неизвестно, что он видел с такого расстояния, но одно я знаю наверняка: Амай превосходный охотник. Он специально выстрелил мимо. Если бы он захотел меня убить, пристрелил бы с двухсот метров.

– Боб! Ты что творишь! Отойди от него!

– Это не я. – Я поднимаю руки. – Это Шамп.

Амай медленно приближается. Он держит меня на прицеле. А я не понимаю, что с моим голосом и что значит загадочное слово «Шамп».

– Клянусь, это не я! – кричу, голос дрожит, но на этот раз вернулся мой тембр. – Он сам. Честно, сам.

Представляю, как неубедительно звучат мои слова. Но других я не могу придумать.

– Что значит сам?

– Амай, выслушай. Я говорю, я не виноват.

Как мне объяснить ему, что моим телом кто-то или что-то управляло? Стараюсь оправдаться, а мои глаза ищут на снегу нож.

– Амай, стой, где стоишь. Не приближайся.

Я догадываюсь, что собирается сделать мое тело. Проводнику грозит опасность.

– Не подходи, говорю. А лучше удирай.

– Что?

Проводник не отступает.

Хотя бы сохраняет дистанцию. Обходит через всю поляну и идет к костру. Он все еще держит меня на прицеле, но постоянно отвлекается. Крутит головой по сторонам. Явно не чувствует угрозы.

– Я не управляю собой. Не отворачивайся от меня! Следи!

Сейчас все произойдет. Мое тело только и ждет подходящего момента. Я чувствую, как напрягаются мои мышцы.

– Амай, недоумок, смотри на меня! Внимательно следи, – говорю и чувствую, как заплетается язык.

Рот больше не подчиняется.

– Ты его в огонь затолкал, Боб. Ты его убил. Боб, за что?

Проводник наклоняется, чтобы достать шамана.

Мое тело в одно мгновение подскакивает к отвлекшемуся Амаю, выбивает у него из рук ружье, хватает за голову. Пальцы давят, проникают проводнику в глазницы.

Амай рычит, отрывает меня от земли и с размаху валит на снег. Прижимает меня своим весом. Наступает и держит коленом мою руку. Свободной рукой мое тело целится ударить, но не достает проводника. Одежды сковывают движения.

Амай пытается проморгаться, жмурится, а я чувствую, как его пальцы пробираются через складки моего кафтана к шее и впиваются в кожу.

Тело пытается вдохнуть.

Странное ощущение. Мозг понимает, что меня вот-вот задушат, но нет ни страха, ни боли. И мне не хочется, даже если бы я мог, абсолютно не хочется сопротивляться. Моя рука безвольно падает на снег.

Я смотрю в растерянные покрасневшие глаза Амая. В них нет злости. Его ноздри раздуваются. Он фырчит, сопит. Но он не убьет. Амай лишь пытается успокоить меня.

Наблюдаю за происходящим как бы со стороны. Мое тело лежит на спине, извивается, дергает ногами. Проводник сидит сверху, оседлал и сражается с кафтаном.

Отчего-то мне хочется смеяться. И