Действительно, если подозрения некоторых россиян верны, то он является скорее псевдооппозиционной фигурой, финансируемой самим правительством для отвлечения внимания.

И все же, конечно, без Радченко, угрожающего Соединенным Штатам и при этом не обращающего внимания на ожидающее его возмездие, фильму не хватало бы фигуры вымышленного врага. Как бы там ни было, в конце новостного выпуска сценарий дал понять, что российское правительство старается и имеет возможности сдерживать свой внутренний хаос. Но пока «российские вооруженные силы пытаются окружить Радченко», Запад стремится сохранить мир во всем мире. Репортаж заканчивается фиктивной кульминацией: «Кризис, который начался на Кавказе, теперь распространился на Дальний Восток и, похоже, превращается в худшее противостояние со времен кубинского ракетного кризиса». Сценарий вновь напомнит об этом ядерном кризисе, послужившем для него моделью, когда Хантер позже сообщит своим людям, что Радченко получил коды запуска ракет: «Последний раз мы ввели чрезвычайное положение тридцать два с половиной года назад, во время кубинского ракетного кризиса».

Вскоре после этого следуют еще два эпизода вымышленных новостных выпусков, задача которых теперь заключается не в том, чтобы быстро ввести зрителя в курс дела, а в том, чтобы усугубить серьезность кризиса и продолжить рекламировать CNN в качестве информационного органа демократии. Вступительный репортаж телеканала CNN плавно перетекает в сцену празднования дня рождения дочери Хантера[199]: многочисленные видеоролики, показывающие российские беспорядки и предупреждающие об угрозе для страны, приковывают его и Уэпса к экрану телевизора. К этому моменту Радченко уже приобрел «повстанческую армию» и угрожает разбомбить не только Соединенные Штаты за их «вмешательство в Чечне», но и Японию. Затем, непосредственно перед совещанием, команда субмарины смотрит телевизионное интервью с Радченко, который выглядит уже не столь маниакально, как в предыдущем ролике CNN; теперь он произносит речь, заявляя: «Если хоть один гражданин России будет убит, то я, став президентом, убью 900 000 ответственных за это людей». На последующий вопрос репортера: «Вы бы использовали ядерное оружие?» – он твердо отвечает «Да». Только в дополнительных кадрах этого интервью, присутствующих на DVD, объясняется упоминание Японии. В вырезанном из фильма минутном фрагменте мы видим непосредственно безымянную женщину-репортера и Радченко, уже не в рамках трансляции упоминающего Японию в качестве примера воплощения в жизнь своих угроз. «…Я бы вернул Японские острова, – говорит он ей, – это собственность русского народа. Я бы велел нашему флоту плавать вокруг них, и если бы кто-нибудь осмелился выступить против нас, я бы ответил ядерным ударом». Помимо плохого русского акцента исполнителя роли Радченко (Дэниел фон Барген), этот дополнительный диалог фактически противоречит намерению его персонажа бомбить Японию, которое авторы фильма все же посчитали более подходящим, чтобы создать у зрителей ассоциацию с угрозами Жириновского[200]. Кроме того, еще более экспансивный, курящий и постоянно ссылающийся на «русский народ» Радченко в этой сцене мог показаться создателям фильма человечнее, чем это было необходимо[201].

Несмотря на такую примитивную реанимацию призрака советской ядерной угрозы, сценарий (неубедительно) отрицает идею, что Радченко служит аналогом своих соотечественников из предыдущей эпохи. Так, на совещании Рэмси проводит различие между прежними и нынешними злодеями, выражая при этом ту посткоммунистическую ностальгию, которая пронизывает сам сценарий и которая действительно зачастую была свойственна военным и правительственным кадрам 1990-х годов. «В старые добрые времена холодной войны, – говорит он своей команде, – на русских всегда можно было положиться в том отношении, что они всегда будут действовать в своих собственных интересах. Но этот Радченко играет в совершенно новую игру с совершенно новыми правилами». Новая игра, очевидно, включает в себя игнорирование аспекта гарантированного взаимоуничтожения в ядерной войне, так замечательно высмеянного в «Докторе Стрейнджлаве» и полностью затушеванного здесь – за исключением некоторых упоминаний «ядерного холокоста». Неужели Радченко не знает об этом аспекте? Именно такое ощущение создается, когда на следующий день офицеры «Алабамы» обедают с Рэмси, обсуждая повестку повстанцев. Лейтенант Рой Зиммер (Мэтт Крэйвен) заявляет, что Радченко является «фанатиком <…> [и] потенциальным Гитлером. Кто-то должен просто встать и застрелить его». Этой же агрессивной позиции придерживаются и лейтенант Бобби Догерти (Джеймс Гандольфини) – позже один из самых преданных сторонников Рэмси – и администратор транспортной безопасности Билли Линклеттер (Скотт Беркхолдер), который добавляет, что Радченко является «опасным безумцем <…>, угрожающим ядерной войной». Лейтенант Дэрик Вестергард (Рокки Кэрролл) более сдержанно сравнивает фанатизм Радченко с фанатизмом Паттона, благодаря которому тот стал великим и вошел в историю, на что Уэпс замечает, что Соединенные Штаты – единственная страна, использовавшая атомную бомбу против другой страны (опять Япония!). После того как Дэрик добавляет, что «полдюжины других стран третьего мира» охотно воспользовались бы атомной бомбой для удара по Соединенным Штатам (получается, что Россия здесь выступает как страна третьего мира!), Догерти шутливо бросает ему вызов: «Ты что, коммунист? Тебя заботит, что мы сбросили бомбу на Японию?» Эта забавная смысловая линия, приравнивающая пацифизм к коммунизму, одновременно реанимирует и паранойю о сторонниках «красных», и в то же время дает понять, что Радченко не является коммунистом именно в силу своего намерения уничтожить Японию!

Напротив, одна из сценарных вставок Квентина Тарантино[202]звучит как отголосок предшествовавшей гласности эпохи, что гораздо больше подходит для образа Радченко как искусственно имплантированного в сюжет злодея. В энергичной беседе с уставшим Восслером (Лилло Бранкато – младший), безуспешно пытающимся отремонтировать на субмарине радио, Хантер, мотивируя его, напоминает ему про «Звездный путь»: «Вы помните, как клингоны собирались взорвать “Энтерпрайз”, а капитан Кирк взывал к Скотти: “Мне нужно больше мощности”? Ну так вот, я – капитан Кирк, а вы – Скотти». Позже Хантер использует те же аналогии, призывая Фосслера двигаться быстрее, чтобы предотвратить ядерную войну: «Это капитан Кирк. Мне нужна варп-скорость на этом радио». «Звездный путь», широко известный тем, что смоделировал антагонистов-клингонов по образу «красных», здесь обеспечивает ту же культурную кодификацию ценностей холодной войны, что и упоминания «Звездных войн» в речах Рейгана (например, в 1983 году)[203]. По словам Хау, «и вновь нас просят считать русских клингонами и бояться пылающей угрозы холокоста» [Howe 1995].

Однако в конечном счете вся предварительно сфабрикованная подлость этого ренегата не может скрыть того, что он является просто предлогом или катализатором для гораздо более важной идеологической борьбы между Рэмси и Хантером. Ведь, в отличие от «Охоты за “Красным Октябрем”», «Дела фирмы» и «Русского отдела», чьи западные герои взаимодействуют с реальными русскими (как бы они ни характеризовались – тонко или стереотипно), «Багровый прилив» в своих коллизиях остается внутринациональным. Сначала опосредованный телеэкраном, а затем уже лишь упоминаемый время от времени в разговорах, страшный русский здесь постепенно отходит