их господина на войну, они должны были сопровождать его на своих лошадях. Поэтому они тоже были рыцарями. И только крестьяне и бедные люди, слуги и простые воины, отправлявшиеся на войну пешком, не считались рыцарями.

Князья и дворяне начали строить большие крепости[102]

Так было уже во времена императора Генриха IV, после 1000 года, и так же обстояло дело в последующие века. Так было в Германии и особенно во Франции. Но эти всадники еще не были теми рыцарями, которых мы себе представляем. Постепенно князья и другие феодалы построили большие, крепкие, величественные замки, которые мы и сегодня встречаем у нас в горах. Они стали хозяевами в этих замках. Пусть кто-то только попробует прийти и побеспокоить их там! Эти замки часто располагались на крутых зубчатых скалах, и обычно существовал лишь один доступ к ним в виде узкой конной тропы.

Когда человек подходил к воротам замка, то часто видел широкий ров, иногда заполненный водой. Через ров был переброшен подъемный мост. В любой момент его можно было поднять с помощью цепей, на которых он висел, и тогда замок оказывался неприступным, и никто не мог в него попасть, ведь за рвом возвышались толстые, крепкие стены с бойницами, откуда стреляли лучники, и со специальными отверстиями, чтобы выливать на врагов кипящую смолу. Стены были увенчаны зубцами, за которыми укрывались люди и наблюдали за врагами. Позади такой толстой стены часто оказывалась еще одна, а иногда и третья стена, и, чтобы попасть во двор замка, приходилось пройти через них. Дальше уже находились помещения, где жил сам рыцарь. Большой зал с огнем в камине предназначался для женщин, не столь закаленных, как мужчины.

Жизнь в замке была не слишком уютной. Кухня – закопченная комната с черными от сажи стенами, где жарили мясо на вертеле над огромным очагом, в котором потрескивали поленья. Помимо комнат для слуг и рыцарей, часто устраивали еще два помещения: часовню, где совершал богослужение замковый капеллан, и донжон. Донжон – это высокая башня, расположенная обычно в центре замка, там хранили припасы и туда отступали рыцари, если врагов не останавливали ни скалы, ни ров, ни подвесной мост, ни кипящая смола, ни три стены. Тогда рыцари укрывались в этой высокой неприступной башне и оборонялись, пока к ним не приходила подмога.

Рыцарь в кольчуге[103]

И еще кое о чем надо сказать! В замке было подземелье. Глубокий, тесный, темный, холодный подвал, куда рыцарь бросал своих пленных врагов, где они оставались до самой смерти, если за них не выплачивали большой выкуп.

Возможно, тебе уже доводилось видеть такой замок. Но когда ты снова его увидишь, представь не только рыцарей, расхаживавших по нему в кольчужных доспехах, но окинь взглядом стены и башни и вспомни тех, кто их возводил. Башни стояли на крутых скалах, стены возвышались над пропастью. Строить приходилось тем самым зависимым крепостным крестьянам. В их задачи входило разбивать и таскать камни, поднимать их наверх с помощью лебедок и ставить одни на другие, а если рабочих рук не хватало, им помогали жены и дети. Ведь рыцарь мог потребовать от них чего угодно. Ясно, что рыцарям было куда лучше, чем крепостным.

Сыновья крепостных тоже становились крепостными, а сыновья рыцарей – рыцарями. Это не слишком отличалось от того, как в Древней Индии жили люди разных каст.

Когда сыну рыцаря исполнялось семь лет, его отправляли на воспитание в чужой замок. С этого времени мальчик назывался пажом и должен был прислуживать женщинам, носить за ними шлейф и, пожалуй, читать им, ведь женщины зачастую не умели ни читать, ни писать. А пажи обычно умели. В 14 лет пажи становились оруженосцами. Они уже не сидели в крепости у очага, а сопровождали рыцаря на войну и на охоту. Оруженосец нес щит и копье рыцаря и, если в бою копье ломалось, подавал ему запасное; он обязан был во всем слушаться своего господина и хранить ему верность. Если оруженосец проявлял смелость и преданность, к 21 году его самого посвящали в рыцари. Обряд этот очень торжественный. Перед ним оруженосцу приходилось долго поститься и молиться в часовне замка. Священник его причащал. Затем от юноши требовалось преклонить колени, стоя между двумя свидетелями в латах, но без шлема, меча и щита, а господин, посвящавший его в рыцари, ударял его плашмя мечом сначала по одному плечу, потом по другому, а потом по шее. При этом он говорил:

В честь Господа, мой славный воин,

Будь званья рыцаря достоин.

Отважным, честным будь всегда,

Ведь рыцарь лучше, чем слуга[104].

После этого оруженосцу дозволялось встать. Он уже был рыцарем и сам имел право посвящать в рыцари других, мог поместить на своем щите герб – льва, пантеру или цветок, а обычно еще выбирал красивый девиз и следовал ему всю жизнь. Ему торжественно вручали меч и шлем, надевали позолоченные шпоры, он брал в руку щит и на коне, с пышными перьями на шлеме, с мощным копьем в руке, в алом плаще поверх доспехов, в сопровождении оруженосца отправлялся доказывать, что достоин рыцарского звания.

Из этой торжественной церемонии видно, что рыцарь – это не просто конник. Он становился членом рыцарского ордена, похожего на монашеский. От рыцаря ждали не только храбрости. Монах служил Богу в молитве и труде, а рыцарь – применяя силу. Его долг – защищать слабых и беззащитных, женщин, бедняков, вдов и сирот. Он имел право обнажать свой меч только ради борьбы за правое дело и каждым своим поступком служить Богу. Он абсолютно во всем повиновался своему господину – сюзерену. Ради него он был готов на все. Жестокость и трусость не дозволялись. В бою рыцарям запрещалось вдвоем нападать на одного противника, с ним следовало вступать в единоборство. Не разрешалось оскорблять побежденного врага. Даже сегодня мы называем такое поведение рыцарским, ведь человек, который так себя ведет, соответствует рыцарскому идеалу.

Рыцарский турнир[105]

Если рыцарь влюблялся, он стремился совершить великие подвиги, чтобы прославить имя своей дамы сердца. Он благоговел перед ней и делал все, что она ему приказывала. Это тоже было частью рыцарского поведения. Сегодня тебе кажется вполне естественным, когда мужчина пропускает даму вперед или наклоняется, чтобы поднять то, что она уронила, но так происходит, потому что в нас еще живы идеалы