Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наивность изложения необходима для того, чтобы события освободились от причинно-следственной связи: «От Я именно тем оригинальнее, что Подросток может пренаивно перескакивать в такие анекдоты и подробности, по мере своего развития и неспелости, какие невозможны правильно ведущему свой рассказ автору» (16; 98). «Если от Я, то, если близко (3 месяца), то рукопись должна носить следы некоторой неосмысленности. Если Подросток уже выжил этот период, то при осмысленности – потеряется наивность» (16; 128).
Духовный смысл фактов действительности проявляется в свете библейских истин. Библейский текст многоразлично проявляется на всех уровнях произведения.
Так, в ПМ к «Подростку» Достоевский соотносит своего героя как представителя высших классов с евангельским блудным сыном: «Он (т. е. современный человек высших классов) как блудный сын, расточивший отеческое богатство» (16; 138).
Но причта о блудном сыне является прообразом для героев и других романов пятикнижия – от Родиона Раскольникова до Дмитрия Карамазова. Главная идея романа «Бесы», которую писатель наиболее полно думает выразить в главных героях, соотносится с искушением Христа в пустыни: «Главная же идея (то есть пафос романа) – это князь и Воспитанница – новые люди, выдержавшие искушение и решающиеся начать новую обновленную жизнь» (11; 98). Образ Степана Трофимовича Верховенского, главным прототипом которого был Т. Н. Грановский вырастает из евангельской притчи о доме, построенном на камне и о доме, построенном на песке: «Он был поэт и вдохновением глубок, но у всех у них сеяно было на песке» (11; 102).
Из приведенных примеров видно, что библейский текст у Достоевского, как и у средневекового христианского книжника, выполняет роль тематического ключа – выявляет духовный смысл фактов действительности.
Со своей стороны, наивность рассказчика-хроникера в описании событий, сами события, а также типы и характеры – и все это, включенное в библейский контекст, призвано к выявлению содержания и законов духовной жизни, жизни внутреннего человека.
В ПМ к роману «Братья Карамазовы» Достоевский утверждает онтологическую соотнесенность духовного смысла фактов действительности и человека: «Все вещи и все в мире для человека не окончены, а между тем значение всех вещей мира в человеке же и заключается» (15; 208). Это и есть формула духовного символизма, как он был осмыслен в христианской культуре.
* * *
Христианское символическое миросозерцание Достоевского формировалось на протяжении всего его творческого и жизненного пути. Христианские убеждения писателя с первых лет творческой жизни были перемешаны с идеями Античности и Ренессанса, что отразилось и на его художественном мышлении. Но по мере духовного созревания философско-эстетические взгляды Достоевского получают все большую христианскую определительность. В начале творческого пути его символическое мировидение складывается из античных идей соотношение внутреннего и внешнего как гармонии между внутренним миром человека и обществом. В послекаторжный период символическое мышление писателя связано с органическими идеями. С середины 60-х идея христианского самосовершенствования, понимаемая не как идея самосовершенствования у стоиков, а как синергия, сотрудничество Бога и человека, становится руководящей и в жизни писателя, и в его философско-эстетическом и художественном мышлении. В соответствии с этой идеей формируется у Достоевского христианский символизм. Разновидность христианского символизма, связанная с символизацией внутреннего человека и фактов действительности, мы называем духовным символизмом.
Формулу духовного символизма Достоевский дает в своем, можно сказать, итоговом философско-эстетическом высказывании: «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская идея черта по преимуществу, и в этом смысле я конечно народен (ибо направление мое (здесь и далее выделено мной. – С.Ш.) истекает из глубины христианского духа), – хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему. Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой» (27; 65).
Реализм Достоевского истекает из глубины христианского духа, то есть из Православия, которое есть хранимый в истине образ Христов. Хранить в истине образ Христа означает исполнение своею жизнью Христовых заповедей, то есть означает идею христианского самосовершенствования. Найти в человеке человека означает увидеть внутреннего человека в свете идеи самосовершенствования – верности или неверности человека Богу. Важнейшее условие нахождения внутреннего человека – соблюдение полноты реализма внешнего человека и фактов действительности. Сохранение эмпирической достоверности важно по той причине, что никогда нам не исчерпать всего явления, не добраться до конца и начала его. Нарушение полноты реализма тем самым приведет к утрате возможности истинного познания. Вместе с тем, значение всех вещей мира заключается в человеке. А так как высшая идея на земле есть идея о бессмертии души человеческой (24; 48), то истинное постижение фактов действительности, как оно доступно на земле, происходит в идее бессмертия. Идея бессмертия, в свою очередь, это не теоретический постулат, а знание, доступное живой вере, рождающейся в результате православного труда или личного самосовершенствования. Реализм в высшем смысле, таким образом, есть постижение глубины души человеческой через полноту реализма фактов действительности в свете идеи личного самосовершенствования или идеи спасения, то есть то, что мы называем духовным символизмом.
6. Стили символики в творчестве Достоевского от «Бедных людей» до «Записок из Мертвого дома»
Детство писатель провел в Москве. В обиход семьи входило обязательное посещение Литургии по воскресеньям. Это непременная христианская традиция – учиться выстраивать жизнь «под Литургию»: неделя должна складываться как подготовка к исповеди и Св. Причастию.
Федю, трехлетнего ребенка, няня Алена Фроловна учила молиться Божией Матери: «Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим». Ежегодно семья Достоевских совершала паломничества в Троицко-Сергиеву Лавру. Это было большое событие в жизни мальчика. На него производили впечатление церковная архитектура, стройное пение хора и толпы богомольцев. Азбуке учился по «Священной Истории Ветхого и Нового Завета» с картинками. Но уже с 8 лет он с упоением читает романы Радклиф. В 10 лет начинается страстное увлечение Шиллером, вследствие чего мальчик погружается в мечтательство. Он бредит чувствительными героями и средневековыми рыцарями. Картины Венеции, Константинополя, сказочного Востока наполняют его воображение [Мочульский, 1947, 13].
Так в жизни ребенка сходятся два разнонаправленных начала: молитва требует сосредоточения, трезвенности;