известно что-то наверняка.

– Хорошо, – киваю я, мысленно уже предвкушая тот момент, когда расскажу об этом Ро, Фионе и Лили и увижу на их лицах выражение крайнего изумления.

Я размышляю о том, каково это – жить в месте, где никто не знает меня и моих братьев и сестер. Я представляю, как возвращаюсь через три месяца домой в Килбег с чемоданами, полными сувениров.

По дороге домой я не свожу глаз с телефона, пытаясь сохранить фантазию о захватывающей жизни, пусть хотя и для себя одной.

19

– Мне нужно кое-что сказать тебе, – говорит Лили в понедельник. – Вообще-то это две вещи.

Мы заходим в автобус. Субботняя жара сменилась духотой, продержавшейся все воскресенье, и к утру понедельника обрушилась дождем. По оконному стеклу бьют густые, теплые брызги. Я хмурюсь – я еще не совсем пришла в себя и не знаю, хватит ли у меня терпения на очередные дурацкие признания Лили.

– Давай, валяй, – говорю я, и тут у меня из дневника выпадает карта. Колесница. Хм-м.

– Воздух вокруг тебя больше не колеблется.

Я всматриваюсь в карту. Она не похожа на карту из моей первой колоды, хотя у нас с Фионой и Лили их скопилось уже столько, что иногда они путаются между собой.

– Что?

– Воздух вокруг людей всегда немного колеблется, – продолжает Лили. – Колышется – ну, знаешь, как вокруг огня. Чем сильнее заряжаются искры, тем больше размываются очертания.

– Размываются?

Она энергично кивает.

– Да. Поэтому иногда бывает трудно различить людей. Но вокруг тебя воздух уже почти не колеблется.

– А вокруг Фионы?

– О, она самая размытая, – улыбается Лили. – Но я всегда знаю, что это Фиона.

– Значит, обычно я тоже немного размытая.

– Да. Воздух не просто колеблется, а такого немного желтоватого оттенка. Желтовато-зеленого.

Я не знаю, что сказать. Мне никогда не приходило в голову, что Лили может воспринимать мир иначе – подобно мне, когда я вижу цвета. Я считала, что ее дар состоит только в том, что она умеет создавать электричество и вызывать искры. До этого момента она никогда не упоминала, что другие тоже обладают электричеством.

– Но не сегодня?

– В последнее время колебания понемногу затухали. Но сегодня почти пропали.

Автобус дергается и тут же останавливается. По громкоговорителю объявляют, что придется подождать несколько минут, пока сменится водитель.

Я снова разглядываю Колесницу: две яростные лошади несут мужчину навстречу его судьбе. Чем дольше я вглядываюсь в карту, тем более странное чувство меня охватывает. Как будто я должна что-то вспомнить – то, что хотела записать в дневник, а потом забыла. Если дежавю – это ощущение того, что ты когда-то переживал этот момент, то сейчас у меня нечто вроде двойного дежавю. Как будто именно эта Колесница выпадала мне много раз и будет выпадать в дальнейшем.

– А о чем ты еще хотела мне сказать?

– О том, что тот мужчина, который следил за мной, вернулся.

– Вернулся? Куда?

– Сюда. Он сейчас здесь, в автобусе.

Я оглядываюсь. В автобусе много мужчин.

– Который из них?

– У заднего выхода. В серой рубашке.

Я включаю на телефоне портретный режим, и мы делаем вид, что снимаем селфи. Я верчу телефон над головой, как будто пытаясь выбрать ракурс получше, но на самом деле рассматриваю заднюю часть автобуса. Нажав на кнопку, я делаю несколько снимков.

– Вроде бы неплохо получились, – говорю я громко и начинаю пролистывать галерею.

Вот он. Ненамного старше нас, одет, как будто собирается провести весь день в офисе отца, помогая ему с работой. Серая фланелевая рубашка, черные брюки. Темноватые волосы. Я увеличиваю изображение. Усталые, широко расставленные глаза, слегка выпяченные, как у лягушки, а верхняя губа настолько тонкая, что почти не видна.

– Так ты говоришь, ты видела его раньше? – спрашиваю я с некоторым сомнением, ведь возможно, что он просто ездит по тому же маршруту, что и Лили. – И что он следил за тобой?

– Да, – уверенно отвечает она. – Он всегда держится на расстоянии. Идет за мной, когда я хожу на музыку. Когда ты стала ездить со мной, он пропал, но сейчас снова появился.

Раздается позвякивание мелочи, и я перевожу взгляд на только что прибывшего водителя. Это крупный мужчина, и ему требуется некоторое время, чтобы прикрепить билетный автомат. Потом он роняет на пол ключи, нагибается, и наши взгляды пересекаются.

У меня такое ощущение, что остатки болезни, заложенный нос и воспаленные глаза не позволяют мне как следует прочувствовать этот момент. Как будто до меня доносится лишь глухой, размытый отзвук какого-то сигнала. Сигнала, означающего опасность.

– Лил, – шепчу я. – Нам нужно выйти.

– Что? Почему?

– Не знаю. Просто нужно.

Автобус резко подается вперед и останавливается. Маленькая девочка с косичкой вскрикивает в тревоге. Автобус снова разгоняется, слишком быстро, и горстка стоящих на ногах людей вынуждена хвататься за поручни, чтобы сохранить равновесие. Я нажимаю кнопку «Стоп» и встаю.

– Но до школы еще далеко.

– Не важно, – говорю я и еще несколько раз нажимаю на кнопку.

На следующей остановке автобус никого не высаживает. И на другой тоже.

Мы стремительно мчимся по улице, пассажиры уже колотят по кнопкам остановки, каждые несколько секунд раздается звонок. Ожидающие на автобусных остановках люди взирают на нас с изумлением.

– Лили, точно сказать не могу, но, по-моему, тот человек за рулем не умеет водить автобус.

– Водитель! – кричит один мужчина, прокладывая себе путь по салону и стуча в стеклянное окно. Потом он начинает ругаться, а я вижу лишь макушку водителя в зеркале заднего вида.

Единственный человек в автобусе, которого, как кажется, совершенно не смущает эта суматоха, – сидящий неподвижно парень в серой фланелевой рубахе с лягушачьими глазами.

Через несколько минут спора водитель постепенно замедляет ход и открывает двери у очередной остановки. Пассажиры, толкаясь, устремляются к выходу, и мы с Лили почему-то оказываемся в этой толкучке самыми последними.

Наконец, когда все уже вышли, меня охватывает странное чувство. Руки и ноги начинают застывать, как будто их стянули в районе локтей и коленей. Лопатки прижимаются друг к другу, мышцы спины сводит гармошкой.

– Лили, – шепчу я слабеющим голосом. – Лили.

Я снова устремляю взгляд на зеркало заднего вида, но теперь водитель смотрит прямо на меня, как будто специально наблюдает за мной. Очевидно, он наложил на меня какое-то заклинание или чары, и я не могу двигаться.

Я пытаюсь пошевелиться усилием воли, противиться его чарам. Пытаюсь разглядеть его свет, призвать свою сенситивность, но она, кажется, пропала. Разум мой совершенно пуст, тело мое сковано. Автобус снова трогается с места. Единственные оставшиеся в нем пассажиры – Лили,