-— НА чем? — в глаза президента появилась некоторая надежда, но мое продолжение, казалось, смутило всех, кроме сражающегося инквизитора.

-— На соске. Левом. Когда оно обращалось обратно, в себя, в ней осталось что-то человеческое. И тело, -— я осторожно покосился на инквизитора-девушку, и продолжил, -— И груди такие же.

«Эх, слышала бы меня сейчас Елизавета Петровна… Записала бы в извращенцы повышенной опасности.»

-— Армаг! — взревела женщина, в тот момент, когда существо уже было «забито» в угол, и уже, почти, было не способно защищаться.

Оно жалобно поскуливало, даже не в состоянии поднять руки.

-— Что? — бросил через плечо мужик, замахиваясь, для последнего удара.

-— Это одержимость! Она не демон, это ребенок!

Ее слова подействовали ожидаемо. Он остановился, с рукой в замахе.

Президент, оттолкнув в сторону инквизиторшу, бросился к монстру, сел на коленях, и начал что-то бормотать.

Я, действуя на внутреннем интересе — чуть приблизился к ним, встав по левую руку от мужика, который, деловито щелкал пальцами.

-— Vade retro, Satana, -— сказал президент.

-— Vade retro, Satana, -— повторил мужик, и за спиной, то же самое, сказала женщина.

Чем громче и более «загадочно» они произносили эту фразу, тем сильнее в конвульсиях билось тело на полу.

Это продолжалось до тех пор, пока мой счетчик странной фразы с уст «компашки» не перешла черту в пятьдесят повторений.

Существо, чуть отпрянув от стены, выгнулось в колесо, затем разогнулось, вскинуло голову к потолку, когтями вцепилось в лицо и начало истошно кричать.

«Не навредит ли оно само себе?»

* * *

Я стоял у койки в лазарете в компании Марианны — так, по-настоящему, звали инквизиторшу, Лаврентия Лаврентьевича и Павла.

-— Странно как. Сколько времени прошло с последней «мнимой» войны, а оно… — Альбертыч неловко поежился, нервно накручивая правый ус, -— А оно все равно вернулось.

Вопросительно уставившись на инквизиторшу, я пробормотал:

-— Так это кто? Демон или одержимый? Я что-то нихера не понял.

-— Это, -— голос женщины привлек внимание всех, -— Подросток, в нашем случае — девушка, которую заразили демонической гнилью.

-— Это как? — спросил я, но ответил мне президент.

-— Это так, Леш, что ты… — он нервно сглотнул, -— По сути — спас ей жизнь.

-— Чем, что остановил вас заметив под ее соском…

-— Успокой свои плебейские инстинкты, -— девушка оборвала меня, недовольно зыркнув, -— Спас тем, что спугнул существо, атаковавшее ее в кустах. И тем…

-— Что не дал ее добить, -— закончил президент, -— Одержимость — можно «вылечить», если тебе так понятнее будет, как это было с тобой. Как это было…

-— С полудурком, -— на сей раз, закончил его фразу — я, -— Только вот…

-— Молчи. — грубо оборвал меня Павел, -— Лучше молчи.

То, что меня оборвали на самом интересном моменте, очень не понравилось инквизитору. Она прокашлялась, привлекая к себе внимание, и прямо спросила:

-— Я так понимаю, большего вы нам не скажите?

-— Нет. — сухо ответил президент, -— Я жду бумажный протокол о допросе Алексея Быкова, и, прошу, -— он замялся, -— Хотя бы до следующих выходных не приводить сюда проверку.

-— Это почему еще?

-— Студенты только начинают учиться. Не стоит их пугать своими людьми в накидках на каждом углу. Хорошо? Мы поняли друг друга, или нужно слово императора?

Его слова, кажется, подействовали так, как должны были.

-— Я вас услышала. Не нужно ничего говорить императору. Наш приход сюда и так…

-— Не согласован, верно, -— Павел издевательски улыбнулся, -— Приятно с вами работать!

-— НА твоем месте, алхимик, -— ее глаза злобно сузились, -— Я бы так не ехидничала. Если мы не имеем права использовать свидетелей в лице студентов академии, что ты здесь, а не на виселице, это не значит, что я не найду, как подобраться к тебе и доставить тебя на трибунал.

В глазах Павла Альбертовича проскочила искра злобы, но он по-юношески улыбнулся, потер кончики усов и добавил:

-— Всего наилучшего, Марианна, рад был снова, спустя столько лет, встретить вас в здравии и памяти. Все же, работа в таком органе — чревата психологическими расстройствами. Но, вы, не печальтесь, я всегда жду вас в гости с бутылкой отменного пойла, -— и весьма дружелюбно улыбнулся.

Инквизиторша ничего не сказала, лишь молча кивнула мне, президенту, и вышла из лазарета, в сопровождении двух охранников.

Наступила тишина.

-— Я думаю, семья Дмитриевых, -— Павел кивнул на девушку в бинтах, лежащую на койке и мирно посапывавшую, -— Будет благодарна тебе.

-— Об этом узнают?

-— Узнают, -— с горечью в голосе ответил Лаврентий Лаврентьевич, -— Такое нельзя скрыть. О таком — нельзя молчать.

-— Почему же?

-— Демоны, -— президент тяжело выдохнул и потянулся к внутреннему карману костюма, -— Существа… Да что я тут сопли развожу, -— он достал курительную трубку, под ворчание «алхимика».

-— Лаврентич, я бы попросил…

-— Оставь ворчание себе, Паш.

Лекарь закатил глаза, потряс башкой, но не прокомментировал.

Следом за трубкой, президент достал сверток бумаги, в котором казался самый обычный табак. Деликатно наполнив трубку, он с помощью пальца — под курился.

Выпуская думные кольца один за другим, он продолжил:

-— Демоны — проявление зла на земле, у которых нет ни принципов, ни слабостей. Хотя, желание поработить все и всех, уничтожить все живое — это слабость. Они слабы до власти у себя, на нашей земле, и в голове. Они — пятно на белой простыне мироздания, и мы… Уничтожили их, как мы думали. Враги всего живого. — он выдохнул плотный дым, от которого я закашлялся.

-— А как же другие? Ну, -— на меня внимательно посмотрели, -— Некроманты, те же. Разве не враги всего живого?

-— Мало ты про них еще знаешь, Леш, -— президент еще раз затянулся, обдавая пространство терпким запахом табака с приятными нотками чего-то диковинного для меня.

-— Ну, если сравнивать некромантов и демонов, кто самый злейший враг?

-— Нельзя выбирать из двух зол — одно. — ответил за президента Павел, -— И те зло, и эти. Но с некромантией покончено давно. По крайней мере, на территории нашей империи. Да и в других странах — уничтожают любое проявление этих полумертвых магов.

Слово «полумертвые маги» мне как-то не очень понравилось. Либо я что-то не знал, либо они что-то не понимали. Я же вполне себе жив?!