Тем не менее, представляю Вам мой отчет. Не знаю, извлечетели Вы из него какую-нибудь пользу. От собственных комментариев воздерживаюсь,ибо сам я мало что понял — излагаю одни только факты.

Вчера был очередной сеанс игры в Рулетку Смерти, опятьзакончившийся ничем (надо полагать, что Благовольский установил-таки болеесильный магнит). У нас новые члены вместо выбывших Офелии и Львицы Экстаза, двемолоденькие барышни. После самоубийства Лорелеи Рубинштейн московские девицыпросто с ума сошли — количество желающих вступить в таинственный клуб самоубийцмногократно возросло, за что следует благодарить падкую до мертвечины прессу.Самые настойчивые из этих взбалмошных особ достигают цели. Нынче Просперопредставил нам Ифигению и Горгону. Первая — пухленькая курсистка с золотымипушистыми волосами, очень миловидная и очень глупенькая. Прочла стишок промалолетнего утопленника: «Малютка бедненький утоп, его кладут в дубовый гроб»или что-то в этом роде. Почему этакую овцу тянет в объятья смерти — загадка.Вторая — нервная брюнетка с резкими чертами, пишет дерганые и весьманепристойные стихи, хотя сама наверняка еще девственница. Впрочем, нашсластолюбивый дож это скоро поправит.

Гдлевский читал новые стихи. Просперо прав — он настоящийгений, надежда новой русской поэзии. Впрочем, Вы ведь, кажется, поэзией неинтересуетесь. Тут, собственно, примечательно другое. Гдлевский в последнеевремя пребывает в постоянном возбуждении. Я Вам как-то уже писал, что он вбуквальном смысле помешан на мистике рифмических созвучий. Он вычитал вкаком-то спиритическом трактате, что общение с Потусторонним Миром возможнотолько по пятницам и потому этот день недели особенный. Каждое событие,происходящее в пятницу, имеет магическое значение и представляет собойпослание, знак, надо только уметь его расшифровать. Вот Гдлевский изо всех сили расшифровывает. Началось с того, что в прошлую пятницу он объявил, чтопогадает на рифму. Взял с полки первую попавшуюся книгу, открыл, ткнул пальцеми попал в слово «жердь». Пришел в неописуемую ажитацию, все повторял: «жердь —смерть, жердь — смерть». Поскольку нынче тоже была пятница, он, едвапоздоровавшись, схватил со стола лежавшую там книгу, открыл — и, представьтесебе, угодил на страницу, где в глаза сразу бросается заголовок «Земнаятвердь». Что тут стало с Гдлевским! Теперь мальчик совершенно уверен, чтоСмерть посылает ему Знаки. Он с нетерпением ждет третьей пятницы, чтобыокончательно удостовериться, и тогда уж с полным правом наложит на себя руки.Ну, пускай ждет — три раза подряд подобные случайности не повторяются.

Разошлись рано, в половине десятого — вся церемония занялане более двадцати минут. Благовольский, можно сказать, вытолкал всех за дверь,оставив одного Гдлевского. Очевидно, испугался за своего любимца, хочет отвлечьего от пагубной фантазии. Жалко будет, если новое солнце русской поэзиипогаснет, не взойдя. Хотя что ж, одной красивой легендой станет больше:Веневитинов, Лермонтов, Надсон, Гдлевский. Смерть юного таланта всегда красива.Но Вам это неинтересно, поэтому перехожу к собственно отчету.

Выполняя Вашу просьбу, я приступил к слежке. При этомнеукоснительно соблюдал все полученные рекомендации: двигаясь пешком, всегдадержался подлунной стороны улицы и соблюдал дистанцию не менее пятидесятишагов; на извозчике увеличивал расстояние до двухсот; исправно вел записи вблокноте, не забывая помечать время, и прочее.

Итак.

На Рождественском бульваре Заика остановил ваньку и велелехать на Поварскую, угол Борисоглебского. По вечернему времени звуки разносятсядалеко, а извозчик громко повторил адрес, и это облегчило мою задачу. Сев вследующую свободную коляску, я велел гнать прямо к указанному месту, неутруждаясь следованием за Заикой, и в результате прибыл туда раньше. Спряталсяв подворотне, откуда хорошо просматривался весь перекресток. Ждать пришлось неболее двух-трех минут.

Заика (или, следуя принятой в ваших сферах терминологии,«объект»), постучав, вошел в дверь флигеля при доме номер восемнадцать.Поначалу я подумал, что там он и квартирует и, стало быть, Ваше поручениевыполнено. Однако по некотором размышлении счел странным — с чего это человекбудет стучаться в собственный дом? Решил на всякий случай проверить. Флигельодноэтажный, так что заглянуть в освещенные окна было нетрудно, благо улица попозднему времени уже опустела и мой маневр не привлек бы внимания прохожих.Подобрал подле мелочной лавки пустой ящик, подставил и заглянул в щель междузанавесками.

Заика сидел за столом с какой-то пожилой дамой в черном. Потому, что цилиндр и перчатки лежали здесь же, возле его локтя, я понял, что онв гостях, и, видимо, ненадолго. Разговора мне было не слышно. Заика большемолчал и только время от времени кивал, зато дама рта почти не закрывала —что-то рассказывала, искательно заглядывая ему в лицо и беспрестанно утираяплатком заплаканные глаза. Несколько раз он ее коротко о чем-то спросил. Онаотвечала с видимой готовностью. Вид при этом имела такой, будто чувствует себявиноватой и оправдывается. В конце концов Заика встал и вышел, оставив на столекредитку, которую хозяйка жадно схватила и спрятала за висящую на стенекартину.

Боясь быть обнаруженным, я соскочил с ящика, проворноотбежал в сторону и встал за дерево. Коляску я не отпустил, велел дожидаться зауглом. И правильно сделал, так как время было уже такое, когда извозчика найтинепросто.

Заика, к примеру, прождал на тротуаре целых восемь минут,прежде чем смог ехать дальше. Если б не моя предусмотрительность, то тут быслежка и прервалась.

Я велел извозчику сохранять дистанцию и подгонять лошадь,только когда впереди едущая пролетка скроется за углом. Мы выкатили на Садовую,где расстояние можно было еще более увеличить, и в протяжение двадцати шестиминут двигались все прямо, а потом повернули на Басманную. Возле новогопятиэтажного дома (5-бис) Заика вышел. Я подумал — теперь он уж точно приехал ксебе, но сразу же стало ясно, что я снова ошибся. На сей раз он даже неотпустил экипаж. Я на своем проехал мимо до ближайшего поворота и там вновьвелел извозчику дожидаться.

Оба подъезда дома были заперты, а будить дворника Заика нестал. Я видел, что он входит во двор, и осторожно последовал за ним.Высунувшись из-за угла, увидел, как он немного повозился с замком, открыл дверьчерного хода и скрылся за нею. Это показалось мне крайне любопытным. Зачемтакому важному господину, в английском рединготе и цилиндре, шастать среди ночипо черным ходам?

Я убедился, что замок на двери самый примитивный — его безбольшого труда можно открыть булавкой от галстука, что Заика, очевидно, ипроделал. В противоборстве осторожности и азарта верх взял последний, и ярешился. Чтоб не грохотать, снял сапоги и оставил их снаружи, а сампроскользнул внутрь.