Он понимал, что остальным это знать не обязательно, но ему казалось нечестным оставлять ребят в неведении. Каждый из них мот попасть в колдовскую западню и имел право знать, как из нее выбраться. К тому же шли они на такое опасное дело по своей доброй воле, а не по принуждению. Они рисковали жизнью только ради самих себя, а не ради этого забытого Богом города и тем более не ради горожан, которым было наплевать на всех уличных мальчишек.

Да, каждый за себя. Каждый за себя.

«И за меня», — почему-то подумалось Серафину.

А еще на лицах мальчишек читалось: «Мы верим Лалапее». Такая слепая вера беспокоила его гораздо больше, чем странный зуд, обжигавший руки.

— Волшебством сфинксов владеют… — начала Лалапея, но Серафин ее перебил:

— …да, сфинксы. Это ты уже говорила. Но в чем оно заключается?

Тициан и Аристид выпучили на него глаза. Так непочтительно никто еще к Лалапее не обращался.

Но она не придала этому значения. Улыбаясь и глядя Серафину в глаза, она продолжала:

— Их волшебство может проявляться по разному. Оно может убить каждого, против кого будет направлено — причем самыми различными способами, о которых люди и не догадываются. Но может и щадить и даже оберегать тех, кто их волшебством овладеет.

— Значит, они знают, что мы идем? — с тревогой спросил Дарио.

Даже в темноте Серафин ощутил, что Дарио прошиб пот от волнения. У него самого на лбу выступили капли пота, которые пришлось незаметно смахнуть ладонью.

— Они могли бы знать… если бы я не поставила преграду их магии, — сказала женщина-сфинкс и торжествующе улыбнулась. При этом она была так хороша, как, наверное, самая обворожительная из всех волшебниц на свете.

Мальчишки с облегчением перевели дух, но Серафин не успокоился.

— Я чувствую их волшебство на собственной шкуре…

— Беспокоящий тебя зуд не страшен. В воздухе происходят энергетические разряды, когда сталкиваются две сильные магии. Моя и их. Легкое жжение, которое вы чувствуете, — это не воздействие волшебства, а знак его незримого присутствия.

Маленький отряд продолжал свой путь, но скоро где-то под церковью Сан-Галло, возле сводчатого закоулка с выброшенными и затянутыми паутиной изваяниями богов Серафин догнал Унку. У нее на спине в кожаном рюкзаке была спрятана зеркальная маска Арчимбольдо, и Серафину не хотелось прикоснуться к жутковатому предмету. Протянув руку, он дотронулся до локтя русалки. Она замедлила шаги, и они пошли рядом.

— Ты ей доверяешь? — шепнул он.

— Да. — Платок, прикрывавший ей рот, чуть вздымался при вдохе и выдохе, а при каждом слове шевелился сильнее.

— Ты уверена?

— Она — Лалапея.

Будто этим все объяснялось!

— Ты ведь знала, что она — сфинкс? С самого начала знала?

— Я вижу ее настоящую суть. Она меня не обманет.

— Почему же?

— Русалки и сфинксы — родственные народы. Сейчас об этом мало кто помнит, но тысячи лет назад нас связывали тесные узы. Мы, русалки, вместе с волшебством утратили свою мощь и влияние, а сфинксы — по крайней мере некоторые из них — умели приспосабливаться к новым условиям.

— Как, например, Лалапея?

Унка отрицательно качнула головой.

— Нет, она — нет. Она осталась такой, какой была издревле.

— Но ведь…

Она его прервала:

— Лалапея гораздо старше большинства сфинксов, хотя вы, люди, не можете этого заметить. Она знает, что было в очень давние времена, и уважает прежнее родство. Она всегда была расположена к нам, русалкам, — Унка на миг запнулась, потом сказала: — Она предоставила нам место для наших захоронений.

«Кладбище русалок», — с изумлением подумал Серафин.

Никто не знал, где русалки хоронят своих умерших. Многие искали заповедное место, но Серафин не слышал, чтобы его нашли, и спросил:

— Лалапея основала русалочье кладбище?

Унка кивнула.

— Да, уже очень давно. Мы у нее в долгу, хотя она никогда и ни о чем нас не просила.

— Зачем она тут, в Венеции?

— Она была здесь, когда Венеции не было и в помине. Надо спросить иначе: зачем город заложили в том месте, которое сотни тысяч лет оберегала Лалапея?

— Сотни тысяч… — Серафин поперхнулся и взглянул на сфинкса, на эту юную женщину, которая рядом с Дарио легко бежала впереди.

— Она и не пыталась прогнать отсюда людей, хотя имела полное право, — сказала Унка. — Кое-кто из нас говорит, что она даже была обязана это сделать. Сегодня ночью, Серафин… Лалапея впервые берет в свои руки судьбу Венеции. Ей лучше знать, зачем она это делает.

Серафин взглянул на Унку, их взгляды встретились.

— Но ведь и ты тоже знаешь — зачем?

Унка тихо рассмеялась, платок на ее пасти заколебался сильнее.

— Вполне возможно.

— Скрытничать нечестно.

— Есть нечто такое, чего люди знать не должны. Просто верь моим словам: она знает, что делает. — Русалка сощурила глаза. — В свое время она допустила ошибку и теперь хочет ее искупить.

У Серафина на языке вертелась сотня вопросов, но Унка снова ускорила шаг, чтобы нагнать шедших впереди. Серафину пришлось прибавить ходу, и он опять поравнялся с ней.

— Все-таки — кто она? Вроде как чей-то страж?

— Спроси ее сам.

— Но кого она охраняет?

Унка показала вперед. Он невольно тоже взглянул туда и увидел, что Лалапея смотрит на него через плечо. Она улыбалась, но улыбка была невеселой. Он так ничего и не понял, но вопросов больше не задавал, даже тогда, когда опять шел почти рядом с ней. И старался на нее не смотреть, хотя чувствовал, что время от времени она на него оглядывается.

Видя ее неуверенность, Серафин решил взять на себя роль проводника и пошел шага на два впереди всех. Только он один мог разобраться в лабиринте подземных ходов, где раньше столько раз прятался от гвардии, а сейчас знал кратчайший путь к намеченной цели.

Наконец он дал знак всем остановиться под круглой крышкой люка и соблюдать абсолютную тишину.

С помощью Дарио Серафин приподнял тяжелую крышку и выбрался наружу. Возле люка брала начало винтовая лестница, соединявшая все этажи Дворца дожей. Ступеньки были узкие и крутые, перила едва держались на подгнивших опорах. Раньше по этой головоломной лестнице, наверное, водили арестантов, приговоренных к казни, а ныне она, судя по всему, почти не использовалась. Такое впечатление подтверждал и толстый слой пыли на ступеньках и перилах.

Серафин был уверен, что египтяне ничего не знают о тайном подземном ходе, ведшем прямо ко Дворцу. Пока еще не знают. Охрана Фараона, конечно, ознакомится с планом Дворца, но он сомневался, что они уже успели это сделать. Поэтому вылазку надо было предпринять как можно раньше, вот этой самой ночью.