«А ведь это немецкий националистический переворот, — мелькнуло в голове у Павла. — Славно. Как говорил Владимир Ильич, чтобы победить врагов, надо перессорить их между собой. Нужно действовать».

Он шагнул вперед и произнес:

— Господин офицер, я имею важное сообщение для правительства Ингрийского королевства.

* * *

Король Зигмунд Первый смерил большевика надменным взглядом. Сидящий перед ним коммунист, в кожанке, косоворотке, галифе и офицерских сапогах еще вчера был заключенным замка. Его замка. Замка, из которого правил этой землей его далекий предок — Альберт фон Бюлоф. Предок потерял свои владения из-за подлого предательства. Эта земля должна была принадлежать германцам. Это была воля Провидения, это было веление тевтонского духа, этого требовал естественный порядок вещей. Глупый случай отдал ее под власть славян на пять с половиной столетий. Он, Зигмунд, исправит эту ошибку истории. Коммунистическую шваль, благодаря которой соотечественники Зигмунда развалили проклятого славянского монстра, вознамерившегося править миром, он хотел выкинуть из королевства в первый же день своего правления. Но не получилось. Политика есть политика, и большевистская Россия, хоть и отделенная от Ингрийского королевства полосой земель этой никчемной Северороссии, призванной самой историей стать его вассалом, пока все же реальная сила, с которой придется считаться. Горделиво вскинув голову, Зигмунд произнес:

— Премьер-министр доложил, что вы обратились с предложениями относительно нашего союза с правительством Ленина. Скажите, однако, имеете ли вы полномочия делать такие предложения?

Стоящий рядом переводчик тут же начал переводить. Павел, до этого момента сосредоточенно рассматривавший богатое убранство кабинета Екатерининских времен, посмотрел на короля. «Высокомерен, — подумал он, — преисполнен чувства собственной значимости. Кажется, не понимает, что является марионеткой. Марионеткой даже не кайзера, а немецкого Генштаба. Похоже, не слишком умен и очень амбициозен, раз, великолепно зная русский язык, демонстративно им не пользуется и с первого же дня переехал в Зимний дворец. А вот у Оладьина хватило ума разместить свою ставку в Мраморном дворце. Хотя, кто его знает, как повернулось бы. Правил адмирал из Петербурга только семь дней, потом выехал в Новгород, а назад его, похоже, не пустили. Ладно, твое правление, Зигмунд, думаю, тоже длинным не будет. А пока используем твои амбиции в наших целях». Дослушав перевод, он произнес:

— Ваше величество, я не имею верительных грамот, но выступаю как частное лицо, которое может связаться с самыми высокими членами советского правительства для заключения союза между нашими государствами. Союз этот более чем естественен. И для вас, и для нас русское правительство Северороссии представляет огромную опасность. Думаю, для вас не секрет, что Оладьин чрезвычайно амбициозен. Он не сможет не выступить против вас при первой же возможности. Для нас же белогвардейское движение Северороссии представляет не меньшую опасность. Мы убеждены, что оладьинцы сомкнутся с контрреволюционным движением в России. Мы с вами заинтересованы в одном: независимой Северороссии существовать не должно.

— И вы верите в союз между нами? — поднял брови Зигмунд. — Я — король, помазанник Божий. Вы — коммунист, ненавистник монархий.

— Но ведь министры кайзера смогли договориться с советским правительством, — парировал Павел. — Сможем договориться и мы. Как бы вы, положим, отнеслись к принятию под свой протекторат или даже к включению в состав королевства Псковской губернии, при условии перехода Новгородской губернии в состав РСФСР?

— А Архангельская губерния? — потер руки Зигмунд.

— Карелия — вам, остальные Архангельские земли — нам, — небрежно махнул рукой Павел.

— Для начала подтвердите свои полномочия, — оскалился Зигмунд.

— Мне нужна связь с Москвой, — потребовал Павел.

— Вас отведут в соседнюю комнату, оборудованную правительственной связью, — проворчал король.

Около четверти часа потратил Павел на то, чтобы объяснить московским телефонистам и сотрудникам ЧК на Лубянке, кто он и почему ему надо срочно услышать товарища Дзержинского. Наконец Павел услышал знакомый голос:

— Дзержинский у аппарата.

— Это Павел Сергеев, — крикнул Павел, — товарищ Федор.

— Товарищ Федор! — В обычно ровном голосе зазвучало удивление. — Где вы?

— В Зимнем дворце, — выпалил Павел. — У короля Зигмунда.

— Да, нам сообщили о перевороте в Петербурге, — процедил Дзержинский. — Вам что, приказали говорить от имени новых властей?

— Нет, я сам вступил с ними в переговоры. Открываются потрясающие перспективы.

— Какие могут быть перспективы в реакционном монархическом перевороте? — возмутился Дзержинский.

— Прикончить Оладьина и Северороссию, — ответил Павел и подумал: «Ну, Леха, держись».

* * *

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Полковник Посадников прибыл в ваше распоряжение.

Пожилой офицер мрачно смотрел на своего начальника, двадцатидвухлетнего полковника Татищева, получившего это звание только два дня назад.

Они стояли на пригорке. В ста метрах лежал берег Волхова, а там, за рекой, была уже немецкая территория, самопровозглашенное Ингерманландское королевство. Сюда, на берег Волхова, Посадников поехал сразу после переворота в Петербурге по приказу Оладьина. Разумеется, содеянное немцами вызвало в ставке адмирала бурю гнева. Но поделать Оладьин и его окружение ничего не могли. В день переворота немецкие части в полной боевой готовности стояли во всех ключевых точках, и было ясно, что малейшая попытка сопротивления приведет к быстрому разгрому верных североросскому правительству частей, низложению Оладьина и установлению на всей подконтрольной ему территории немецкого оккупационного режима. Приехавший в день переворота к адмиралу главнокомандующий группой германских войск в Северороссии в ультимативной форме потребовал признания Зигмунда и начала демаркации границы. Пришлось уступить… Впрочем, вскоре после этого в приватном разговоре с адмиралом Алексей получил «особые указания», которые и намеревался теперь выполнить, устраивая границу с внезапно возникшим соседом.

— Рад приветствовать вас, — широко улыбнулся Алексей. — Мне сообщили, что вы знаток своего дела.

— Так точно, — ответил Посадников, — двадцать три года безупречной службы в пограничной страже.

— Это очень хорошо, — кивнул Алексей. — Мне чрезвычайно необходим ваш опыт. Как вы знаете, я не профессиональный пограничник.

— Знаю, — кивнул Посадников. — Я объехал посты на границе с ингрийцами и вынужден доложить, что охрана оставляет желать лучшего. Простите, но через ваши заставы слона можно протащить, не то что контрабанду.

— В моем распоряжении обычные полевые части… — развел руками Алексей.

Слова полковника неприятно кольнули его самолюбие. Но он понимал, что старый пограничный волк прав.