Франции и Дании и возвращение герцогу Камберлендскому частной собственности в Ганновере, которую Пруссия конфисковала в 1866 году (и которую Бисмарк использовал для подкупа прессы). Принц Уэльский слышал этот рассказ и спросил Герберта Бисмарка, есть ли в нем доля правды. Герберт превратил вопрос в предположение, и после этого Берлин моментально облетела информация о том, что, по мнению принца, Германия должна вернуть Эльзас. Даже было выдвинуто мнение, что императрица подговорила брата таким образом оскорбить германскую гордость. Кайзер решил, что память отца подверглась оскорблению, и в речи во Франкфурте, в качестве «ответа моему дяде Берти», обрушился, не называя конкретных имен, на всех, кто считает, что Германия должна отказаться от того, что завоевала в объединительных войнах. Вскоре после этого кайзер обнаружил, что в то самое время, когда он планировал государственный визит в Вену, его дядя будет находиться там с частным визитом. Кайзер дал понять, что им двоим там будет крайне неудобно, и принцу Уэльскому пришлось перебраться в Бухарест, что он сделал с большой неохотой. Трудность заключалась в том, что Вильгельм теперь ожидал уважительного отношения, как бесспорный престолонаследник. А дядя не видел повода менять отношение к племяннику.

«Ни один английский джентльмен не станет вести себя так, как император В. по отношению к своему дяде или как отец и сын Бисмарки. Но мы не должны забывать, что ни один из них не является английским джентльменом, и мы должны принимать их такими, как они есть, – чистыми пруссаками.

Небольшая разумная ложь, возможно, залечит внешние раны, но внутри они будут продолжать гноиться. Сердечность и дружба в Берлине канули навсегда. Начало и причина – императрица, супруга Фридриха, которую всячески поддерживает в Берлине принц Уэльский».

Для передачи официального уведомления о своем приходе к власти бабушке кайзер выбрал генерала фон Винтерфельда, человека, который даже не пытался скрыть свое удовлетворение тем фактом, что либеральные принципы императора Фридриха просуществовали так недолго. Ожидаемо холодный прием, оказанный генералу, вызвал удивление в Берлине, и военный атташе написал, что кайзер весьма уязвлен. Королева намеренно приняла его холодно. Генерал подошел к ней, не произнес ни одного слова соболезнования по поводу кончины императора и только радовался приходу к власти его нового хозяина. Не пробыв на троне и двух месяцев, Вильгельм отправился с государственным визитом в Санкт-Петербург. Королева была оскорблена такой поспешностью, сочла ее неуважением к трауру и не преминула написать об этом внуку. Когда Бисмарк предложил кайзеру черновик ответа, Вильгельм сказал, что хочет найти средний курс между сувереном и внуком. Это у него в целом получалось, хотя зачастую ценой искренности.

«В конце этого месяца я проведу инспекцию флота и отправлюсь на Балтику, где рассчитываю встретить русского императора, что будет хорошо для мира в Европе и спокойствия моих союзников. Я бы предпочел поехать позже, будь это возможно, но государственные интересы выше личных чувств, и судьба народов не может ждать, когда будут соблюдены все правила придворного этикета. Я считаю, что монархи должны встречаться часто и обсуждать опасности, угрожающие монархическим принципам со стороны демократических и республиканских партий во всех частях света».

Но королеву было не так легко успокоить. «Полагаю, мы будем очень холодны, хотя и цивилизованны, в нашем общении с нашим внуком и князем Бисмарком, которые желают вернуть старые времена управления». Солсбери, к примеру, не нужны были подсказки. Нескольким близким друзьям и коллегам, которые спрашивали, почему он так сильно не желает ответить на заигрывания германского правительства, старый государственный деятель отвечал тихо и грустно: «Он неискренен».

Отношение Вильгельма к дяде также оскорбляло королеву.

«Что касается принца, который не относится к племяннику, как к императору, это настолько вульгарно, абсурдно и неправда, что даже не верится».

«Мы всегда были очень близки с нашим внуком и племянником, и делать вид, что он и в частной жизни, как на публике, для нас „Его императорское величество“, – сущее безумие. К нему относились так же, как нам следовало относиться к его дорогому отцу и даже деду и как к самой королеве всегда относился ее дядя король Леопольд. Если у него такие понятия, лучше бы ему здесь никогда не появляться».

«Королева не проглотит такого оскорбления…»

«Он также сказал кронпринцу (Австрии), что, если бы его дядя написал ему очень доброе письмо, он, возможно, ответил бы на него! Все это указывает на очень нездоровое и неестественное состояние ума. И его необходимо заставить понять, что его бабушка и дядя не потерпят такой дерзости. Принц Уэльский не должен подчиняться такому обращению».

«Что касается политических отношений между двумя странами, королева согласна, что на них не должны повлиять (если возможно) эти мелкие личные ссоры; но королева опасается, что с таким горячим, тщеславным, упорствующим в заблуждениях молодым человеком это в любой момент станет невозможным».

Солсбери эхом вторил своей хозяйке, называя Вильгельма самым опасным врагом Британии в Европе. Французскому послу он сказал: «Это грозовое облако».

Между тем августовский номер «Дойче рундшау» напечатал, без указания на источник, двадцать страниц отрывков из военных дневников императора Фридриха, в результате чего императору стали приписывать многие заслуги, которые ранее приписывались Бисмарку. Канцлер устремил обвиняющее око на вдову, но на этот раз без оснований. Она совершенно искренне отрицала свою причастность. Первым делом Бисмарк решил объявить дневники фальшивкой, хотя точно знал, что это не так. Проведенное расследование обнаружило, что статья – работа юриста по имени Геффкен, который скопировал дневники в 1873 году. Бисмарк организовал обыск в его доме. Все бумаги были конфискованы, и введено наказание за нарушение служебной тайны. Последующие события показали, что зависть – плохой советчик, поскольку двор отказался признать его виновным, и, хотя карьера Геффкена была уничтожена, репутация Вильгельма и его советников существенно улучшилась.

Такова была атмосфера, в которой вдовствующая императрица в ноябре 1888 года прибыла с визитом к матери. И лорд Солсбери, и принц Уэльский опасались, что ее присутствие лишь добавит масла в огонь. Однако королева снова показала, какой упрямой может быть.

«Намерения, несомненно, добрые, но было бы невозможно, бессердечно и жестоко не позволить моей дочери, сердце которой разбито, искать у матери утешения, защиты и мира…

…Это бесполезно, и только будет еще больше подстрекать императора и Бисмарков против нас. Вы все их боитесь, а это не сделает их лучше».

На самом деле она надеялась на публичное проявление симпатии, однако, возможно к счастью, этого не было. Ее настроение сохранилось и в 1889 году. «Вильгельм не должен приезжать в этом году, – написала королева принцу Уэльскому. – Вы не можете встретиться с ним, и я не могу после всего, что он сказал и сделал». Тем