прошло только три года из семи, необходимо потребовать дополнительно восемьдесят тысяч человек. Вильгельм уклонился от споров, попросив только легкодоступное увеличение артиллерии, оставив все прочие вопросы на следующий год.

В разгар противоречий состоялись выборы в рейхстаг. Отчасти благодаря позиции Бисмарка по отношению к социалистическому закону партии «картеля», одержавшие убедительную победу в 1887 году, не сумели объединиться и проиграли. Уверенного успеха добились социал-демократы, завоевавшие больше голосов, чем любая другая партия (хотя они не получили пропорционального числа мест в рейхстаге). Сразу за ними шла партия центра, так что около четырех с половиной миллионов из общего количества – семи миллионов голосов – было отдано группам, враждебным Бисмарку. Это добавило замечаний обсуждению социалистического закона, но также поставило партию центра в ключевое положение, и Бисмарк пригласил к себе ее лидера Виндтхорста. Встреча не имела прямых результатов. Вернувшись, Виндтхорст заявил, что побывал у политического смертного одра великого человека. Но после нее кайзер потребовал, чтобы канцлер получал его разрешение на ведение переговоров с партийными лидерами. Требование было с возмущением отвергнуто. Подобное требование не могло быть выдвинуто премьер-министру, ответственному перед парламентом, канцлеру, ответственному перед человеком, его выдвинувшим. Уместность – другой вопрос.

Другой конституционный вопрос, оказавшийся решающим, был инициирован Бисмарком, раздавшим своим подчиненным прусский декрет Фридриха Вильгельма IV, увидевший свет в 1852 году. Согласно этому документу, прусские министры должны были консультироваться с министром-президентом, прежде чем связываться с королем в устной или письменной форме (хотя не обязательно получить его согласие). В отсутствие такого порядка и коллективной ответственности кабинета и в присутствии короля, который решит натравить одного из советников на других, положение министра-президента будет невозможным. Хотя преемник Бисмарка издал то, что должно было считаться пересмотренным текстом, принцип остался более или менее неизменным. Но в 1882 году Бисмарк заявил, что «реальным действующим министром-президентом в Пруссии был и остается король». Вильгельм уже жаловался на дезертировавших министров, потому что в решающий момент они поддержали Бисмарка, а не его, тем самым подразумевая, что в первую очередь они должны быть верны ему, а не своему непосредственному начальнику. Кроме того, он задавал вполне разумный вопрос, как должно работать предлагаемое ограничение, если канцлер отсутствует в Берлине больше полугода. Он приказал составить проект нового декрета, отзывающего полномочия, данные его двоюродным дедушкой, и 18 марта Бисмарк, выразив свое несогласие, подал в отставку. Он направил кайзеру письмо на шести страницах, рассчитанное скорее на впечатление, чем на точность.

Во всех этих спорах внешняя политика почти не фигурировала. Письмо Бисмарка об отставке определенно указывало на то, что два главных вопроса – приказ 1852 года и политика в отношении России. Но на самом деле только после того, как Бисмарк оказался перед выбором, отменить приказ 1852 года или уйти в отставку, русский вопрос как-то неожиданно возник, да и то в спорах относительно ряда депеш из Киева, в которых ни одна из сторон не изложила факты правильно. Самое крупное непосредственное последствие падения Бисмарка, а именно решение против возобновления Договора перестраховки, вообще не упоминалось в событиях, к нему приведших.

Однако ни одна из тем, по которым велись споры, не имела особого значения в сравнении с характерами людей, которые эти споры вели. Можно заподозрить Бисмарка, как это часто было раньше, в том, что он выбирал определенную линию, не так из-за того, что верил в нее, как потому, что считал ее хорошей площадкой для битвы. На карту был поставлен вопрос, кто будет управлять страной. Все ресурсы Бисмарка были введены в действие. Он даже попросил вдовствующую императрицу использовать влияние на сына. Но волшебник утратил свой магический дар. Его колдовские чары оказались бессильны, потому что он пытался воздействовать ими на людей, их не замечавших. У него, кто так уверенно игнорировал призыв Канта использовать людей как цель, оказалось слишком мало верных людей, на которых он мог рассчитывать. Лорд Солсбери сказал королеве Виктории: «Те самые качества, которые Бисмарк воспитывал в императоре, чтобы укрепить свои позиции, когда на трон взойдет император Фридрих, способствовали его падению». Императрица, вероятнее всего, со смесью сожаления и триумфа сказала Бисмарку, что ее влияние на сына не сможет его спасти, поскольку он сам его уничтожил. Германский народ выразил свое мнение на выборах. Скорее всего, уход Бисмарка спас его от поражения от рук нового рейхстага. Армия была верна скорее императору, чем политикам. Среди многих вещей, которые кайзер узнал от Бисмарка, была пословица: A gentilhomme, gentilhomme! A corsair, corsair et demi[11]. Ее он и решил применить на практике. Он скрыл прошение Бисмарка об отставке и вместо него опубликовал собственное письмо, составленное так, словно старый канцлер решил уйти по состоянию здоровья и навязал это решение хозяину. Он осыпал предполагаемого инвалида почестями. Вильгельм даже послал телеграмму Хинцпетеру, в которой сообщил, что чувствует себя ужасно, словно еще раз потерял дедушку.

«Однако такова судьба, определенная мне Господом, и я должен следовать ей, даже если она приведет меня к падению. На мою долю выпало быть вахтенным офицером на корабле-государстве. Курс остается прежним. Полный вперед!»

Как сказал Бисмарк, когда его провожали на станции, «это были первоклассные похороны». Он покинул зал ожидания (первого класса) – так однажды назвали дворец канцлера, который занимал, будучи при должности, и удалился в переоборудованный отель, служивший загородным домом, оставив за собой целый винный погреб из тринадцати тысяч бутылок.

Уход Бисмарка был значимым историческим событием, но важности ему придало не время, когда оно произошло, и не образ действий. Еще пять лет, и «плохое здоровье» стало бы реальностью, и он едва ли смог бы внести что-то новое в оставшееся время. В семьдесят пять старик уже начал терять хватку и все чаще позволял личной неприязни и враждебности брать верх над здравым смыслом. Осенью 1889 года Гольштейн сказал Герберту: «Если бы ваш отец не познакомился с Швенингером (его доктором), он к этому времени был бы уже мертв, но он бы ушел, как большое сияющее солнце. А так он все еще жив и стареет, как все остальные люди». Лишившись возможности долго и тяжело работать, он с неохотой поручал работы другим людям, опасаясь, что их заслуги будут признаны. Его подход к решению некоторых вопросов, таких как Lombardverbot, встреча Стекера и наказание Геффкена, был некомпетентным. При обсуждении самых разных вопросов с Вильгельмом он довольно часто бывал не прав. Как-то раз Вильгельм потребовал к себе канцлера в девять часов утра, и Бисмарка по этому случаю подняли с постели. Он, безусловно, спешил, но все же нашел время разыскать письмо из