себя, к нему надежно привязал цугом второго жеребца и кобылку из усадьбы. Повел их шагом по лесу, не удаляясь от поля. Стало быстро темнеть. Пару раз слышал свист, лошадей подманивают. Сделал несколько петель по лесу и уже по темноте снова вернулся в поле. Правее жалобно заржала лошадь. Через несколько минут нашел жеребца с застрявшим в стременах черкесом. Это первый, убитый из винтовки. Пуля вошла в голову сзади, так, что в лицо смотреть не стоило. Караван пополнился, а вскоре с радостным ржанием к знакомым лошадям прибилась еще одна справная кобылка под богатым седлом.

Это я неплохо за Сашка поквитался. Если б напарник был, можно было попытаться и остальных переколоть. В одиночку к ним этой ночью точно не подберешься.

Боевой задор постепенно покидал, тело наполнялось усталостью, а голова безразличием. Так всегда бывает, казалось, радоваться нужно, сам цел, невредим. Хороших лошадей добыл, казна опять же неплохо пополнилась, а кроме пустоты внутри ничего.

Пару часов водил свой табун кругами, то слева от дороги, то справа, и все-таки направился к болгарам. Переночую в селе, а с утра заберу Ивана и в сторону Софии, навстречу своим. Сдам графа в полевой лазарет – и с казаками в горы пробиваться. Наверняка Гурко есть что передать в наш штаб запертого корпуса, а нет – в одиночку пойду. Загостился я здесь, да и золотишко накопилось, тяжесть уже чувствуется. Треба в сундучок наш железный пересыпать. По прикидкам моим, должно хватить мечту нашу с батькой исполнить.

В стороне Софии что-то горело. Зарево поднималось все выше.

Похоже, целая деревенька горит. Неужто турки, отступая, жгут села мирных болгар.

Сомнения прочь! Направляю караван в село. Заодно самооборону проверю.

Не обнаружив охраны, поднял Дончо, показал зарево, объяснил, что завтра-послезавтра нужно ждать гостей. Дружный ружейный залп заставит даже сотню врагов подумать, стоит ли связываться. Никакой военной цели их село не представляет. Покажете решимость – турки уйдут. Только спать всем сразу не следует.

Из темноты появилась фигура, оказавшаяся одним из болгар из отряда самообороны. Оказывается, он сидел на чердаке крайней хаты и меня видел.

– Узнал, поэтому не поднял тревогу.

– Как же ты меня узнал ночью?

– У нас верхом так никто не сидит.

Вот те вареники с вишней! Я об этом не подумал, нужно научиться копировать турецкую посадку.

Трое мужчин разного возраста смотрели на далекое зарево. Тревога заполняла сердца.

– У меня в этом селе дядька и братья двоюродные с семьями, – сказал мужик, все дружно перекрестились и зашептали:

– Спаси и сохрани…

– Церковь там была, на праздники ходили исповедоваться и причащаться.

– Не горюйте раньше времени, братушки. Живы останетесь – отстроете краше прежней. У нас в России кто только церкви не рушил, если вера крепка, то и храмы стоять будут.

Болгары вместе со старшим сынком Дончо стали помогать с лошадьми, восхищенно цокая языками. Не знаю, что их больше изумляло, то ли лошадиная стать, то ли что я смог добыть прекрасных животных. Женка Дончо уже приготовила повечерять, хозяин рванулся было за вином, пришлось объяснить, что, пока война через них не перекатится, пить нельзя.

– Поверь, Дончо, после стакана вина не сможешь точно стрелять. Сколько замечательных хлопцев пропало после стопки для согреву или для храбрости. Турки небось не пьют, вот они и воины всегда опасные. Все, я спать. Хозяйка, толкнешь, когда на утреннюю дойку пойдешь. А ты на пост, мухой. Охраняй. Пока не сменят.

Лег на лавку, овчиной укрылся с головой, выгоняя морозный озноб из костей.

10. Огонь

– Малика, не мешай, лучше принеси коробку с булавками. – Тетушка Йомур прихватывала на живую нитку только что полученное из Бухареста ослепительной красоты платье. Я совсем не понимала, зачем такое прекрасное платье ушивать и подшивать, но тетушка – красная, распаренная, хоть одета только в нижнюю юбку и рубашку без рукавов, вертела маму в разные стороны, все закалывала нежно-розовую материю, потом делала несколько стежков.

– Сестрица, когда супруг увидит тебя, он никогда не покинет тебя, даже на миг.

– Что мы ни делаем, сестричка, ради мужчин, они пристегивают сабли и уходят на войну, оставляя нас в слезах и вечной тревоге.

– Какой тревоге, мамочка?

– Не мешай, доченька, а то тетушка Йомур уколет меня булавкой.

– Тогда тебе будет больно? Кровь потечет?

– Вот я сейчас тебя уколю, поглядим, – добрейшая тетушка, баловавшая меня больше мамы, сделала вид, что уколет меня, а я, притворившись напуганной, с криком побежала на балкон.

Внизу бегала прислуга, изредка доносились крики:

– Хозяин едет!

– Папа, мой папочка едет! – Под крики мамули «Лазоревое несите!» я побежала вниз. Няньки бестолково метались по женской половине. Хозяин едет!

Кто-то бежал на кухню, старая Сайжи, задыхаясь и потея, волокла кипу одеял. – Хозяин едет! – А я уже слышала звонкий цокот копыт. Оборвалась на полуслове старинная грустная песня. Засуетились. Замахали рукавами черной одежды дальние родственницы и приживалки, превращаясь вмиг в испуганных ворон. Глухо ухнул выроненный потертый временем выцветший бубен. Старая Джан, поднеся козырьком руку к подслеповатым глазам, всматривалась в размытую фигуру приближающегося всадника, скачущего между высокими тополями. Другой рукой она постаралась ухватить меня за худенькое плечо. Но где там! Кривые пальцы, как поломанные зубья грабель, прошли несколько раз в заветных дюймах, загребая и хватая воздух. Минула еще кого-то в черном, желавшего преградить мне путь, широко расставив руки. Как только загнутый носик красной туфельки вступил на первую ступеньку, догнал мамин голос:

– Вернись, Малика!

– Мой папа едет! – закричала я им, давая осознать, что первой отца встречу я, и никому, даже маме, не уступлю радость встречи. Мама сразу изменилась в лице и распрямилась. Не глядя на меня, она повелительно поманила к себе, уверенная в моем беспрекословном подчинении. Я отрицательно замотала головой, пугаясь своего поступка, и решительно побежала вниз по ступеням – папа защитит и не даст в обиду нянькам, на то я и любимая дочь – сам не раз говорил. Всадник влетел в ворота. Загарцевал по двору, нарушая сложный рисунок серого камня и создавая вихрь. Пожухшая листва закружилась вьюнами. Морская соль, опадая с его сапог, смешиваясь с пылью, искрилась, вставая столбами, добавляя в сказочную картину волшебства. Я замерла, прикрывая в восхищении рот ладошками, ловя каждый застывший миг. Я знала, знала – мой папа волшебный принц, владыка сказочного края. Самый старший джинн уступает ему дорогу, боясь отцовского гнева. Папа вернулся, опять мы будем жить в сказке. Я ведь всегда в это верила. Черный жеребец – боевой конь – страшно фыркал,