— И по недоразумению оставила мне, как ты говоришь, свою гребаную квартиру? — съязвил Макар.

— Тоже верно… — следователь почесал затылок. — Но ты же понимаешь, что все твои доводы вилами на воде писаны? Внешность? Знаешь, люди меняются с возрастом, делают пластику и вообще… ты меня грузишь по полной программе, а мне ведь еще Жданову эту искать, черт бы ее побрал! Зима, мороз, а она с маленьким ребенком, хрен знает, где шатается!

Не сдержав стона, Чердынцев сжал кулаки.

— Смотрю, прихватило тебя. Да уж, неприятная история, — усмехнулся Ерохин. — Ладно, найдем мы эту чокнутую мадонну с младенцем и вытрясем все, что она знает!

— Нет! — Макар вцепился в плечи Ерохина и несколько раз хорошенько его тряхнул. — Не говори так о ней!

— Белены объелся?! — окрысился Ерохин и стал оттаскивать Макара от себя.

Дверь открылась, и в коридор выглянул Щербинин. Оценив обстановку, он поцокал языком:

— Молодые люди, вы ведь не на свадьбе, чтобы драку устраивать!

— Упаси господь, — возразил Макар и огладил плечевые швы на пальто Ерохина.

— Вам показалось, — фыркнул следователь, вылезая из-под рук Макара.

— А я все думаю, куда же вы исчезли, Макар Дмитриевич? Посидели бы с нами еще хоть полчасика! И ты, Слава, проходи. Амалию Яновну помяни со всеми.

— Всенепременно зайдет, — кивнул Макар и, дождавшись, когда за худруком закроется дверь, быстро сказал: — Слава, я тебя очень прошу — помоги! Вижу, не веришь мне. Но что тебе стоит пробить прошлое бабки, а? Я ведь не справлюсь сам.

— Да понял я, понял, — отряхнулся Ерохин. — Прилипчивый ты, Чердынцев! А еще, буйный! Поэтому тебя и кидает из стороны в сторону. Ладно, пошел я. Бумаги тебе оставить?

— Да! — воскликнул Макар, и выхватил файл.

— Псих, — пробормотал Ерохин. — Как есть, псих. И что ты намерен делать? — он смотрел с подозрением, будто выискивая в Макаре очевидные признаки безумия.

— Что буду делать? — Чердынцев приподнял бровь и зловеще ухмыльнулся. — С народом общаться.

— Не покусай только никого, — качнул головой следователь. — Ладно, будь. На связи тогда.

— На связи! — Макар кивнул и, не дожидаясь, пока Ерохин уйдет, вернулся в зал.

Он медленно шел вдоль стола, всматриваясь в лица присутствующих. Все уже заметно расслабились, официантка уносила пустые бутылки. Заняв место рядом с худруком, Макар налил в чистый стакан клюквенный морс и прислушался к разговорам. О Горецкой уже и не вспоминали — обсуждали пенсионную реформу, болячки, упадок отечественного искусства и отсутствие талантов у современной молодежи.

— Альберт Венедиктович, — склонился Макар к уху соседу, — я вот тут подумал…

— Да? — отозвался худрук, промокая губы салфеткой.

— Хочу Александра Карловича навестить. Не знаю, прилично ли заявляться к нему во время болезни, но он был другом Амалии Яновны и мог бы поведать мне что-то о ней, так сказать, по-родственному. Как вы считаете, не будет ли это выглядеть наглостью с моей стороны?

Щербинин на секунду задумался, а потом всплеснул руками:

— Ах, Макар Дмитриевич, какой же вы, все-таки, воспитанный и приятный человек! Я вам больше скажу: Демонюк будет счастлив! У меня, к сожалению, нет времени, чтобы регулярно навещать старика. Звоню вот время от времени, — вздохнул он. — А вы сходите, Макар Дмитриевич, непременно сходите! Он один живет. Вы ему только пирогов отнесите, что ли… — засуетился худрук, пододвигая тарелку с выпечкой. — Девушка, пакетик дайте, пожалуйста! — махнул он официантке. — Его дом здесь неподалеку, через три перекрестка в сторону площади, — продолжил объяснять Щербинин. — Розовое здание, двухэтажное, вход со двора, первый подъезд, первый этаж направо. Найдете?

— Даже не сомневайтесь! — Упаковав с помощью официантки закуску и пироги в пакеты и пластиковые коробки, Макар прихватил бутылку красного и, попрощавшись, вышел из кафе.

В чем-то Ерохин был прав — Макар чувствовал себя так, будто был перекачен адреналином. Цвета были слишком яркими, голоса чересчур громкими, а решения — резкими и бескомпромиссными. Осторожность следователя была понятна, но Макар был уверен — Горецкая, как бы она сама себя не называла, не могла быть той девочкой с фотографии. Он и так, и эдак пытался представить глаза актрисы в ее далеком детстве, но по любому выходила совсем другая картинка. Правильно ведь говорят: глаза — зеркало души, и получается, что у Горецкой душа была под стать ее взгляду. А Макар прекрасно помнил его, и то, какой ненавистью он сочился…

В салоне авто Чердынцев перевел дыхание и, положив на пассажирское сидение поминальное угощение, на пару минут крепко зажмурился:

— Если бы ТЫ знала, как нужна мне! Я все равно тебя найду… — он ударил по рулевому колесу, и в тот же момент зазвонил мобильный.

— Слушаю? — торопливо ответил Макар.

— Здравствуйте! Это Валентина! — на одном дыхании громко представилась соседка Серафимы. — Я уже не знаю, кому звонить! Места себе не нахожу, вы понимаете?

— Понимаю, — осторожно кивнул Чердынцев.

— Вам что-нибудь известно о Симе и Илюше? — голос Валентины сорвался, в трубке раздались приглушенные всхлипы.

— Еще нет, но…

— Понятно. Ладно, прощайте!

— Валя, Валя, Валя! Погодите, не бросайте трубку, прошу вас! — задергался Макар. — Я должен вам кое-что сказать… Подождите, не бросайте трубку… — он несколько раз прерывисто вздохнул, а затем выпалил: — Я обязательно найду ее! И сделаю все, чтобы… чтобы… — Макар выровнял дыхание. — Валя, я отец… Отец Илюши… Слышите меня?

Макар медленно ехал по проспекту и считал перекрестки. Правое ухо и щека еще горели после сделанного признания. Конечно, он и не ждал, что Валентина разразится радостными возгласами с кучей вопросов. Воцарившаяся в трубке тишина до сих пор отдавалась короткими нервными вспышками, покалывала ладони и жгла грудную клетку. И все же, Макар знал, что поступил правильно. Пожалуй, именно Валя в отсутствие Симы должна была узнать обо всем первой. То, как она переживала и вступалась за подругу, делало честь этой маленькой женщине, и Макар был благодарен ей за то, что она ничего не сказала, а просто положила трубку. Он верил, что если Сима вдруг выйдет на связь с соседкой, то…

— То она непременно скажет ей, что я мерзкий тип и засранец, каких свет не видывал…

О том, что может последовать за этой фразой, Макар даже боялся представить, но очень надеялся, что материнский инстинкт все же окажется превыше женской солидарности, обид и ненависти. В конце концов, он и сам узнал о ребенке только что, а от такой информации не мудрено и инфаркт получить…

Дом актера Демонюка оказался скорее бежевым, нежели розовым. Краска на фасаде давно выцвела и пошла пятнами, но зимой, когда все вокруг — деревья, провода и крыши — покрывается белоснежным, словно сахарным, налетом, ощущение сказочности вносит свои коррективы и в восприятие. Однако, погруженный в свои переживания, Макар уже не замечал всех этих изысков. Выбравшись из автомобиля и схватив пакет, он бегом понесся к подъезду, влетел внутрь и стал жать на кнопку звонка, совершенно не подумав о том, что старик мог прилечь отдохнуть.