— В твою честь, о Повелитель.

Соблазн был велик. После всего, что я здесь пережил...

— Спасибо. Но не нужно. Ни сейчас, ни как-нибудь в другой раз. Усекли?.. ПРОСТО доставьте меня в город.

Господи ты Боже мой, да я пешком бы уже дошел...

— Будет сделано, о Повелитель.

Дверь люка плавно закрылась.

Закружилась голова.

Дверь люка плавно открылась.

В проём ворвался знакомый шум большого города. К несчастью, вместе с ним ворвался и запах.

А надо заметить, Сан-Инферно имел особенный, непередаваемый запах. Он бил по обонятельным рецепторам, как осадный таран. Обволакивал, как горячая болотная жижа. Пропитывал, как гриппозный компресс.

Он состоял из тысяч оттенков — от воспламенительного порошка, которым здесь называли обыкновенный уголь, до экзотического, волнующего аромата хищных птицеловок, местного сорняка.

Но доминировали над всем запахи тысяч разнообразных, плохо переносящих жару существ.

— Мы выполнили твою волю, о Повелитель, — ко мне повернулся МЗЧ. Один его глаз, похожий на крошечную изюминку в миске с водорослями, мигнул.

— Как, уже?.. — хотя обоняние и было согласно с заявлением, я всё равно не поверил. И осторожно выглянул из люка.

Да. Это был Сан-Инферно.

Мегалитические здания, широченные, в размах крыльев половозрелого дракона, проспекты и яростный, исступлённый свет Задницы высоко над головой.

День в самом разгаре.

Жаркий, как пустыня Сахара, потный, как толстяк в прорезиненном костюме и набитый проблемами, словно банка рижских шпрот.

Ну просто праздник какой-то.

Выбравшись на трап, я огляделся вокруг.

— Эй, господин! Здесь космический транспорт парковать запрещено. Штраф — две сотни монет.

Всё в порядке. Я дома.

Помахав человечкам, я спрыгнул с трапа и повернулся к крабу, требовавшему штраф за парковку летающего блюдца.

— Это что за улица?

— Пересечение Коклюшечной и Винторезной.

— Маяк в какой стороне? — минусом путешествия на летающей тарелочке было то, что в её конструкции не предусматривались окна.

— Бесплатно только гноллы плодятся, — краб протянул клешню. — И ты всё ещё должен мне за парковку.

— Какую парковку? — блюдце, по своему обыкновению, растаяло в воздухе.

Краб покачался на лапах из стороны в сторону, а потом уставил на меня все восемь стебельков своих глаз.

— Тогда за насильственное погружение в галлюцинацию. Ты ввёл меня в заблуждение, что тебя похитили инопланетяне. Это нанесло моей хрупкой психике глубокую душевную травму.

Краб был с меня ростом. И покрыт жесткой, как базальт, бронёй, из которой во все стороны торчали острые на вид шипы. Клешнями он мог "на раз" перекусывать высоковольтные кабели, вместе со стальными опорами.

На макушке, между стебельчатых глаз, виднелся какой-то нарост. Временами он шевелился, и от этого мне делалось не по себе.

И хотя спрашивать о таком невежливо, я всё-таки спросил. Не хотелось, чтобы оно в меня выстрелило спорами, или ещё что...

— Этот нарост на твоём панцире. Это что, болезнь?

— Сам ты болезнь! Это моя жена. Актиния, поздоровайся с этим грубияном.

Нарост с готовностью шевельнул присосками и подмигнул мне единственным, торчащим из центра, глазом.

— Э... очень приятно, Макс, — я вежливо шаркнул ножкой. — У вас очень красивый глаз. Красные прожилки вам к лицу.

— Так ты, значит, Макс, да? — краб несказанно оживился.

— Для друзей — Безумный Макс.

— Я — Ролло.

Краб протянул клешню.

Такое приветствие могло лишить меня пальцев, но я бестрепетно протянул руку в ответ.

— А теперь, раз мы такие близкие друзья, может, скажешь, в какой стороне Маяк? А то я несколько заплутал.

— Говорят, у тебя отжали клуб, — не обращая внимания на мой вопрос, краб решил продолжить светскую беседу.

— Кто говорит?

— Денница говорит. Гильдии говорят. Весь город только об этом и говорит.

— А о том, что мы с Денницей заключили пари, никто не говорит?

Краб изменил цвет. Из асфальтово-серого он стал пурпурным, в мелкий желтый горошек. Актиния на его панцире распахнула глаз пошире и вовсю замельтешила присосками.

— Что за пари? Когда вступает в силу? В чём заключается предмет спора?

Краб стрелял в меня вопросами, как человек-паук — паутиной.

Я хитро усмехнулся.

— Ответы стоят денег, приятель.

Краб задрожал от возбуждения.

— И что ты за них хочешь? Может, возьмёшь жену?.. — он потянулся страшной клешнёй к Актинии.

— Не стоит, друг Ролло, не стоит... — я поспешно остановил краба, придержав клешню рукой.

— А то смотри, — тот всё порывался отчекрыжить нарост. — Не бойся, она быстро присосётся. Ты и не заметишь.

— Оставь себе, нет, правда... — когда краб убрал клешню, я с трудом перевёл дух. — На тебе она лучше смотрится.

— Тогда хочешь, у меня есть красивые цветные камешки?.. — панцирь краба распахнулся на груди, и оказалось, что это своего рода карман. А в нём лежали... Ну, цветные камешки. Красивые. — Я сам собирал, — скромно похвастался краб.

Я невольно улыбнулся.

— Не стоит, но всё равно спасибо. Лучше скажи, как быстрее всего добраться до Маяка. А ещё... Не окажешь мне услугу?

— Замётано.

— Горгониду Долорес знаешь?

— Лолу? Ещё бы!

— Отыщи её, и передай, чтобы тоже подтягивалась к Маяку.

Краб снова сменил окраску: сделался голубоватым, как яйцо малиновки.

— Может, какую другую услугу, друг?..

— А в чём проблема?

— Лола вот уже неделю не вылазит из "Затычки". Энди пытался её вытащить — и уговаривал, и грозил даже... Она ни в какую. Так что, брат, если тебе от неё что-то нужно — иди сам.

— А может, хоть записку передашь?

Краб вновь покачался на длинных, иззубренных, сегментированных конечностях.

— Лады. Пиши записку.

Я похлопал себя по карманам. Чёрт. Совсем забыл, что от моего костюма, после встречи с кроликами-каннибалами, остались рожки да ножки. Впрочем, есть! Договор о военных действиях, который я экспроприировал у Капканса. Он лежал во внутреннем кармане и почти не пострадал.

— А у тебя случайно нет?.. — я пантомимой изобразил, что пишу на листке бумаги.

Краб закатил все восемь глаз.

— Ну ты мужик даёшь. Ни хлебала ни ложки.

Он отломал от себя шип потоньше, а потом изо всех сил ткнул им в актинию. Та немузыкально взвизгнула. Я поморщился.

— Пиши, — приказал краб, протягивая мне шип. — Пока чернила не высохли.

"Пора вводить тяжелую артиллерию" — вот что я написал на обратной стороне военного договора.

Лола