взглядами. – Я в уме посчитал. Не успел записать. У тебя ошибка… – хрип обрывается, когда Ю облизывает губы и краснеет так сильно, что становится горячо мне. Осторожно отвожу ее руку. Прежде чем опустить ее на папку, мельком просматриваю исписанный листок. – В четвертом действии должно выполняться деление, а не умножение. Ты же оборачиваешь формулу, чтобы определить объем производства.

И снова на ее губы смотрю. Хочу сделать это спокойно, якобы случайно, между обсуждением… Блядь, она их облизывает и вздыхает так томно, будто… Будто жаждет, чтобы я ее поцеловал.

«Не делай так больше…»

Так? Может, нужно как-то иначе?

Резко напрягаюсь, когда мозг проносит мощнейший импульс и заряжает его прямиком вдоль моего позвоночника. Нижнюю часть тела тут же окутывает жаром. Член дергается и, долбанувшись в ширинку джинсов, вспыхивает факелом.

– Точно… Спасибо… – шепчет Ю.

Закрываясь от меня волосами, принимается затирать ошибки.

И я бы хотел сказать, что все нормально… Но она так поверхностно дышит, что я дышать совсем не могу.

– Пойду. Покурю, – извещаю по факту, потому что уже поднялся.

Деби-и-ил!

Ю поворачивается и, естественно, натыкается взглядом на мой пах, который в данную минуту представляет собой плацдарм для взлета ракеты.

Хор смеха, возмущения препода, задушеные вздохи Ю… Мой реал внапряг походит на озвучку какого-то затрапезного телешоу.

Перемахивая через парту, решительно устремляюсь на выход.

Курение не убивает. Оно бесполезно. Дымлю минут двадцать пять, ни хрена не меняется.

Юния Филатова: Ты в порядке? Вернешься?

Блядь… Почему я чувствую себя так же паскудно, как в тот день, когда она плакала здесь на лавке в кустах?

Ян Нечаев: Сгоняю за кофе? Тебе что-то взять?

Ян Нечаев: Ну, кроме чупса:))

Следом облизывающийся котяра. На, нах.

А ей… Хоть бы что!

Дрочибельная зайка закатывает глазки.

Юния Филатова: Батончик, если можно… Голова болит от перегруза.

Ян Нечаев: Ок. Немного задержусь. Нужно еще бенз залить.

На самом деле я отъезжаю, чтобы принести ритуальное подношение своему личному культу – яростно отонанировать, глядя на то чертово розовое зеркало.

Возвращаюсь под конец четвертой пары вполне себе адекватным человеком. Улыбаясь, вручаю Ю кофе, батон, чупс и таблетку шипучего обезбола.

– О-о-о, – протягивает она с восторгом. – Я тебя обожаю, Ян!

Мне, блядь, девятнадцать. Я не реагирую на такую обалдеть-ебалду. Снисходительная ухмылка – допустимый макс. Но нет же… Гребаное сердце заходится, как у детсадовца, поймавшего под елкой Деда, блядь, Мороза.

Ну и я… Выписываю своим долбанутым улыбаном столько, что Ю краснеет.

– Этого обожания достаточно, чтобы ты надела завтра на игру футболку с моей фамилией? – хохмлю, трындец, остроумно. И, схватив ее за руки, как преданная псина, заглядываю в глаза. Когда Ю с чередой нежных тихих вздохов запрокидывает голову, неосознанно опускаю свой лоб на ее. Моргая, задеваем друг друга ресницами. Охренеть меня шатает! В животе с адской скоростью вращается центрифуга. Сердце агрессивно долбит в ребра. Разбивается, разбрасывает пульсирующие частицы по телу и тут же, молниеносно регенерируя, залечивает пробоины, наращивая объемы до невообразимых размеров. – Скажи «да», – шепчу, едва шевеля губами, когда слева защемляет какой-то нерв так, что дышать нереально.

– Ян…

– Скажи, зай.

И она говорит. Но не то, что я хочу.

– Утром прилетает Святик!

– Я думал, ты придешь, – хриплю в замешательстве.

В висках взрывается пульс. Сознание ползет темными пятнами.

– Я приду… – частит Ю, находя мою вмиг похолодевшую ладонь. – Обязательно… – заглядывая в глаза, сжимает руку. И размазывает меня окончательно: – Со Святом.

И я понимаю, что это… Это пиздец.

Это, еб вашу мать, пиздец!

23

Между мыслью и эмоцией полсекунды,

которые отделяют рай от ада.

© Юния Филатова

Осознание приезда Святослава я, предчувствуя прорыв чего-то тревожного, оттягиваю до последнего. И вот этот момент настает… Усманов звонит в дверь нашей квартиры.

Сердце останавливается. В груди образуется пустота, которую после кроткого вдоха по неясным мне причинам заполняет тяжелейшая печаль.

В смятении смотрюсь в зеркало над раковиной. По бледной щеке медленно скатывается слеза. В висках оживает барабанная дробь пульса. Еще один судорожный вдох приходится резко тормознуть. Что-то такое зреет в глубине, что позволить грудной клетке совершить полный подъем попросту страшно.

Обхватывая себя руками, цежу рывками кислород.

– Доброе утро, Валерия Ивановна! – просачивается в вакуум моей черепной коробки голос родного человека.

Проворачивая там какие-то рычажки, он заставляет мой мозг работать.

Электрические импульсы мчат по сосудам. Ослепляющая вспышка. И темнота. Мысли путанные, как провалявшаяся в подвале гирлянда. Одна-единственная лампочка отказывается подавать свет, и все – не играет огоньками вся структура. Попробуй теперь найди, какой из узлов обесточен.

Чувства столь же туманны. Но грудь наполняется теплом, а сердце принимается шумно качать кровь. И все же… Что-то продолжает стопорить его естественное функционирование.

– Доброе утро, дорогой! Мать честная, ты вырос, что ли? – восклицает мама, наполняя слова нотками звонкой радости, которой невозможно не заразиться. Вижу в зеркале свою улыбку. И ловлю новую слезу. – Красавец! Так соскучилась по тебе! Не насмотреться теперь! Заходи уже, дай обнять.

Тишина. И снова внутри меня творится нечто непонятное.

Не в силах это выдерживать, перевожу дыхание и бросаюсь к двери.

Щелчок замка. Толчок. Три шага, и я влетаю Святу в объятья.

Грудь сдавливает. Горло подпирает комом. Сердце болезненно сжимается. И я… Срываюсь на слезы.

– Ангел, – шепчет Усманов с душевной нежностью. Запуская пальцы в мои волосы, ласково перебирает пряди. Гладит, прижимает к своему сильному телу, целует макушку. Чувствую дрожь его волнения и слышу рваное дыхание. Сама же между всхлипами будто вхолостую вбираю воздух. Не могу отыскать под тяжелым парфюмом настоящий запах Свята. Из-за рыданий нос частично забит. Живу рывками. – Маленькая… Я тоже скучал. Зверски.

– Ой, молодежь… – выдыхает прерывисто мама. – Ну вас! Растрогали… – и смеется.

Усманов отражает эту эмоцию. Чувствую, как дергается его грудная клетка, а потом и звук счастливого хохота улавливаю.

Сама же… Теряюсь в своих эмоциях настолько, что просто замолкаю.

– Святик, привет, – доносится до меня смущенный, неестественно тихий голос сестры.

– Привет, Ага. Привет.

– Так, давайте все за стол, – приглашает мама. – Папа, к сожалению, будет занят весь вечер. Велел не ждать. А бабушка с дедушкой уже поднимаются.

По голосу слышу, что мама постепенно отдаляется. И, едва скрывается на