выписывает на коже будоражащие влажные узоры. До сих пор острые зубы доставляют боль, нарушают целостность и поражают паралитическим ядом находящиеся там нервные волокна. До сих пор резонирует по телу током животное действие, которое было направлено на то, чтобы высосать из меня всю энергию.

И я бы хотела сказать, что этот разряд опустошил меня досуха. Но, к моему величайшему потрясению, это не может быть правдой. Потому что, когда Ян творил весь этот беспредел, внутри меня возникли новые и слишком явные, чтобы их проигнорировать, ощущения. Жар из груди скатился в низ моего живота и, пройдя некую трансформацию, наполнил его ноющей тяжестью. Я оцепенела, почувствовав, как замедлилось и практически исчезло мое дыхание. Но это не спасло организм от последующего взрыва – показалось, что мое туловище – канистра с бензином, в которую вместе с запахом дыма от Яна бросили недокуренную сигарету. Я вспыхнула, как новогодний салют, и рассыпалась на тысячи искр. И ладно бы, на этом все закончилось… Но нет. Синхронно со свирепыми потягиваниями, которые совершал его рот на моей шее, я ощутила шокирующие потягивания между своих ног. Ухватилась за плечи Яна, когда почувствовала горячую влагу и дичайшую пульсацию, будто там, в промежности, приземлилось мое разбившееся, но несдающееся сердце.

Естественно, что подобное привело меня в ужас, заставив оттолкнуть Нечаева, а затем и вовсе сбежать.

Биение между ног почти стихает. Только вот бесстыдная влажность остается, даже когда я оказываюсь на улице и пересекаю двор. Нестерпимо сильно хочется помыться. Тогда об этих грязных ощущениях можно будет забыть. Но не бежать ведь среди дня в душевые.

Домой тоже не уехать. У нас еще два семинарских, на одном из которых я должна представить реферат.

Проживая свой личный армагеддон, не придумываю ничего лучше, как спрятаться. Словно зверек, ищущий уединение, чтобы залечить раны, забегаю под желто-оранжевые кроны деревьев и ныряю за высокие кусты все еще зеленого чубушника.

Часто сидим в этом месте на большой перемене с Викой и Валиком, но сейчас, во время лекции, здесь никого. На это я и уповала. Вероятно, не одна Мадина считает этот закуток пристанищем неудачников.

Опускаюсь на скамейку и… Ощутив ту самую влажность на трусиках, срываюсь на слезы.

Непереносимый стыд и невыразимая печаль берут в оцепление психическую систему, вызывая у меня удушающее желание умереть.

Брошенный рядом телефон вибрирует. Смотрю на экран и вижу имя Свята.

Святослав Усманов: Скучаю по тебе. Ты как? Сможешь позвонить после пяти?

Захлебываясь какой-то глубинной виной, еще горше плачу.

И вдруг…

Услышав сбоку от себя шорох, вздрагиваю и резко прекращаю рыдать. Повернув голову, молниеносно ловлю убийственную аритмию.

Зачем?..

Мне и без того плохо.

Стремительный выплеск адреналина свидетельствует о запредельном уровне испытываемого мной стресса. Вот и все. Вены свивает узлами. А после неосторожного вдоха распирает этой гормональной ширкой с такой пугающей и болезненной силой, что хочется снова завыть.

Закусывая губы, позволяю слезам стекать по щекам.

Глаза Яна, как ни удивительно, отражают то же несчастье, которое переживаю сейчас я. Сдвигая брови, он морщит лоб до глубоких складок. Сжимает губы и, слегка выпячивая их, гоняет из стороны в сторону, как человек, который пытается сдержать улыбку. Но, судя по тому, как странно Нечаев при этом кривится, это все же не улыбка... Отрывисто втягивая носом воздух, он отклоняется назад и на мгновение отворачивается.

Не сразу замечаю, когда поток слез заканчивается. Непрерывно слежу за тем, что делает Ян. Пока он вставляет в рот сигарету и, опускаясь рядом со мной на скамейку, подкуривает, отчего-то не способна дышать.

Вероятно, меня лишает этой возможности сердцебиение. Ведь оно становится быстрее и мощнее. Вцепляясь пальцами в край лавки по сторонам от себя, отчаянно сжимаю бедра и еще более отчаянно всхлипываю.

Эти влага, жар и пульсация доводят меня до безумия.

Почему?! Почему это происходит со мной?

Ян раздвигает ноги шире, подается вперед и, уперев локти в колени, безмятежно курит. А я вновь дышать рядом с ним опасаюсь. Делаю это через раз и зачем-то его разглядываю.

Волосы влажные, торчат в разные стороны. Непонятно, когда успел намочить? Кроме того, из раны на скуле сочится тонкой струйкой и уползает под распахнутый ворот рубашки кровь. Затягиваясь, он склоняет голову набок и тем самым будто нарочито предоставляет мне еще лучший обзор.

Ненавижу себя, и все равно смотрю на то, как пальцы со сбитыми костяшками небрежно удерживают сигарету, на показавшуюся на среднем из них татуировку – каллиграфическим шрифтом там вытянуто слово «воля»… На то, как сжимаются сводящие меня с ума недовольно изогнутые губы… На то, как западают во время затяжки смуглые щеки… На то, как трепещут длинные ресницы… На то, как показывается дым из уголка его скривленного рта…

Содрогаюсь, когда Ян поднимает опущенные до этого веки и пронизывает меня взглядом.

– Почему ты плачешь? – его голос звучит сипло и отстраненно.

Я втягиваю голову в плечи и слегка мотаю ею из стороны в сторону.

Не могу признаться в том, что чувствую. Даже Яну.

Господи, ему особенно!

Вот бы он просто оставил меня в покое!

Не успеваю об этом подумать, как вдруг Нечаев… Выпрямляется, выбрасывает окурок, поворачивается ко мне и седлает скамейку. Издаю короткий жалобный писк, когда он пододвигается совсем близко и, раздвигая колени, обнимает одеревеневшую меня за талию.

– Это была просто шутка, – шелестит мне в ухо. – Дурацкая шутка, признаю. Ничего плохого я тебе не сделаю, обещаю. Прекращай трястись.

Если бы я могла!

Кровь ведь снова бурлит так агрессивно, словно ее заразили. Несется по телу, заставляя страдать от лихорадки. Жарко и зябко до головокружения. До боли. До тошноты.

В голове шумит. За грудиной гремит. Внизу живота мучительная спираль вертится. Между ног пылает и липнет. А еще там, похоже, остался осколок сердца… И его одуряющие сокращения абсолютно автономны, хоть он и пытается подражать основному раздатчику.

Господи Боже мой… Какой же кошмар со мной творится!

– Ю… – выдыхая, Ян скользит по моей щеке губами.

Они наверняка такие же горячие, как и всегда, но сейчас, когда моя кожа выдает более высокие температуры, ощущаются прохладными. Со вздохом подаюсь к ним, как к компрессу. Выступившие мурашки вынуждают вздрогнуть. Все волоски дыбом встают. Сердце замирает, когда кажется, что чувствую, как эти тонкие светлые приёмники вибрируют от напряжения.

Что же это за безумие?..

Невыносимо. Губительно. Волшебно.

– Друзья? – шепчет Ян, моля о чем-то крайне волнующими интонациями.

О примирении, очевидно.

Услышав тяжелый выдох