– Ты что, меня не слышишь? – холодный голос раздался уже гораздо ближе, из двери кухни.

Эдуард обернулся. Она была там. Настя. Смотрела на него своими невероятными зелеными глазами. Холодными, словно замороженными, на почти неподвижном лице.

– Твои родители, Эдик… С ними… кажется, плохо.

– Не кажется… – голос хрипел, и Прохоренкову мучительно хотелось откашляться, хотя он и понимал, что это глупо: он ведь чистое сознание. – Ты точно знаешь: ты ведь это сделала.

– Сделала что?

Она даже не попыталась изобразить удивление, испуг, возмущение. Плохая актриса, отбывавшая номер в насмерть надоевшем спектакле для одного-единственного зрителя – для него. Настя, его невеста, Измененная, пьющая жизнь и… кто-то еще. В ней был еще один слой. Не там, в настоящем Питере, не девять лет назад, тогда все было проще, а сейчас, здесь, в отдельно взятом куске ментального пространства… В ней воплотилось что-то еще, могущественное и бездушное, как… аномалия-убийца. Охотница.

– Ты их убила. – Губы Эдуарда скривились, пытаясь изобразить усмешку, но он подозревал, что получилась судорожная гримаса. – Моих родителей. А теперь пришла за мной. Так вот он я.

«Настя» взглянула на него, прищурившись.

– Что у тебя за спиной в руке? Нож?

– Как ты догадалась? – Искаженная усмешка словно приклеилась к его лицу, и он нарочито медленно вывел руку с ножом из-за спины.

Легкое поднятие брови – вот и все ее эмоции в ответ.

– Ты собирался убить меня?

– Побольше праведного гнева, пожалуйста. А то я не верю.

Она пожала плечами:

– Зачем?

– Верно, незачем. И это тоже.

Эдуард разжал пальцы, и нож с глухим стуком упал на ПВХ-плитки кухонного пола. Кажется, ему удалось ее удивить: не на лице, но в глазах мелькнула тень эмоций.

– Мы ведь оба знаем, что оружие бесполезно, верно? – произнес Прохоренков.

– Ты о чем?

– Ты не человек, не Измененная и вообще не живое существо. Ты порождение Зоны, аномалия-убийца, разумная, да, но даже не первая в своем роде и не уникальная. Искусственный разум, инструмент Обломка – вот кто ты.

– Эдик, что ты несешь?

– Тебе больше не затуманить мне разум. Я справлюсь с твоими наваждениями.

Эдуард понимал, что все это пустые слова – сила не на его стороне, но продолжал говорить, тянуть время, отвлекать на себя внимание Охотницы, почему-то вдруг решившей принять облик Насти. Не дать ей почувствовать приближение Алины и обрушить на нее всю свою мощь. Только не сейчас, когда перед ним впервые забрезжила надежда. Но если они с Алиной проиграют этот раунд, все будет кончено. У них только одна попытка. Эдуард говорил и собирал ментальные силы, чтобы преобразовать реальность вокруг себя, хотя и понимал, что Охотница проникла достаточно глубоко в его сознание, чтобы и здесь лишить его преимущества.

Между тем «Настя» усмехнулась.

– А зачем, Эдик? Зачем сопротивляться мне? Ты все равно уже проиграл, только пока не понял этого. Сдайся – и все закончится быстро. А иначе… Я могу быть очень жестокой, Эдик. Ты думаешь, что до сих пор страдал? О нет, это была лишь прелюдия. Когда я возьмусь за тебя всерьез…

– Ты блефуешь, – хрипло проговорил он.

– Хочешь проверить? – Ее улыбка стала шире. – Я могу тебе это устроить. Прямо сейчас. Последний шанс, Эдик. Впусти меня за барьер, или…

В повисшей паузе явственно чувствовалась невысказанная угроза. Охотница предоставила ему самому додумать оставшееся и испугаться? Или отвлеклась, что-то почувствовала? Только не второе! В голове Эдуарда созрел план. Безумный, отчаянный, но только такой и мог сработать. И только сейчас, когда их здесь двое, а эта тварь одна. Безмерно крутая, практически неодолимая, но настолько же и самоуверенная. На этом можно и нужно сыграть, и теперь Эдуард знал как. Но сейчас ее нужно отвлечь, потому что Алина близко. И это будет… очень больно.

– Ты в моей голове, мразь! – громко и четко произнес Прохоренков. – Здесь я хозяин! Пошла вон!

«Настя» не успела даже вскинуть брови в показном изумлении, как он атаковал. Нет, не бросился на нее с ножом, это они уже проходили, и не раз. Здесь, в своем сознании, над иллюзорной реальностью, порожденной чужим разумом, над тюрьмой кошмаров, в которой заточила его Охотница, Эдуард попробовал взять власть, бросив на это изрядную долю своих сувайворских сил. Не все, нет, ибо это не было главным ударом, но много. Чем ментальная реальность хуже физической? Ее тоже можно изменить, и раз уж это его сознание, то сыграть в нем роль бога, поработать на уровне законов «ментальной физики», если можно так сказать, – сделать невозможным существование здесь сущностей, подобных этой аномалии-убийце, стереть ее из своего разума.

Такая атака, похоже, застала противницу врасплох: она ждала чего угодно, только не попытки перехватить у нее управление созданным ею же наваждением. И несколько десятков секунд у Эдуарда даже продержалась иллюзия, что он может победить Охотницу в ее игре. Иллюзия. А потом последовал контрудар. Побледневшая было и ставшая частично прозрачной фигура «Насти» вновь сделалась четкой и почти материальной, а затем от нее хлынула встречная псионическая волна трансформации и подавления воли. Схватка велась и на энергетическом, и на ментальном уровне, и Эдуард ее проигрывал. Боль скрутила его «тело», и он рухнул на колени, чувствуя, как из очередного его воскресшего воплощения утекает жизнь. Но в этот раз он уже не собирался позволить Охотнице довести дело до конца. Не претендуя на глобальное изменение, он сумел создать вокруг себя клочок ментального пространства, где энергетическое воздействие «Насти» не имело силы, и «тело» его перестало «умирать». Об атаке он уже не помышлял, уйдя в глухую защиту, а противница, придя уже в самую настоящую ярость, гвоздила его псионической кувалдой, пытаясь проломить щит грубой силой, а заодно насылая на него волны кошмаров, всех самых страшных, какие она знала сама и сумела подсмотреть в его сознании. Но и тут Прохоренков встал насмерть: после того «змеиного ада», который устроил ему на Каменной реке фантом-страж, у него появилась закалка.

И все же это не могло продолжаться долго: враг был сильнее и обладал значительно бо́льшими ресурсами. Силы уходили, боль нарастала, и Эдуард понимал: еще немного – и Охотница возьмет его измором. И все же отбивался с отчаянием и озлоблением загнанной в угол крысы, провоцируя противницу полностью сосредоточиться на нем.

И в этом ментально-энергетическом аду он даже не сразу ощутил, как открылась дверь его квартиры-тюрьмы и кто-то вошел.

* * *

Провал ведь почти достал Алину. И его сила притяжения, и хлынувшие из него Пятна. Она впервые видела, чтобы эта аномалия столь быстро возникала и пробуждалась. Впрочем, чему тут удивляться – это же реальность кошмаров, в ней все навыворот. Пытаться бороться с Провалом сувайворскими методами, то есть корректируя реальность, у Хомчик не было ни времени, ни сил. С «заморами» они справлялись с Эдуардом на пару, а эта дрянь похуже будет. Да и Алина здесь одна. Пока одна. Пятна убьют ее быстрее, чем ей удастся хоть что-то сделать. Оставалось только бежать изо всех сил, на бегу «программируя» окружающую действительность так, чтобы дверь ближайшего парадного оказалась незакрытой. Рывок! Сработало! Дверь открылась, и Хомчик, пулей залетев в парадное, захлопнула ее за собой, понимая, что для Пятен дверь – не препятствие, они просочатся и сюда, если только… если она для них не «умрет».