Дни заполнены надеждой. У всех. Вера? Конечно, была, про любовь и говорить нечего, всегда с нами. Помогаем Ирочке, чем можем. Утром чистка зубов, умывание. Купил электрические зубные щётки, для лежачего незаменимая вещь. Ира спросила: «Себе тоже?» – Конечно. (Иначе бы отказалась) Тело моем специальной пеной Тена, сказали, что она лучше, затем тёплой водой. Упражнения руками делаем вдвоём. С каждым днём её сопротивление моему давлению возрастает. Постоянно занимается с эспандером для кистей рук. Быстро устаёт, более двух месяцев навязанного лежания не прошли бесследно. Делаем перерывы, повторяем.

Вечер всё останавливает. Грустно смотрит на меня. Говорю, что с каждым днём будет лучше, скоро выпишут, покормим снегиря, он ждёт. Постарайся заснуть, я тихонько посижу. Рука тёплая, держу. Прикрывает глаза. Понимаю, что от боли. О чём думает? Вкололи анальгетик. Заснула.

Наш павильон, номер 20, находится в самом конце территории больницы. Днём из окна в коридоре заметил в окружении одиноких деревьев небольшой, блестящий купол. Я ошибся – конец, оказывается, вот где. Некуда сплюнуть через плечо. Веруют или нет, но значимые церковные праздники как-то отмечают все. В церкви обращаются к Богу. Но бывает в жизни так, что кажется идти больше некуда, остаётся только сюда.

Пошёл, темно, освещения фонарей хватает. Небольшая церквушка, читаю название «Храм святых апостолов Петра и Павла». По местам жизни святого Петра в Израиле мы с Ирой ездили на экскурсию. Потом ещё раз сами, она хотела походить не торопясь, притронуться руками.

Полукруглая площадка перед входом аккуратно расчищена от снега, кусты подстрижены, всё ухожено. Следы от машины. Сюда приезжают с единственной целью. Боюсь наступить – повторить путь того, кто приезжал… Не зря при больницах церковь. Стало горько. Сколько нас тут прошло, пронесли. Гнетущее чувство. Много следов. Теперь здесь и мои. Не сразу внутри разглядел женщину, служительницу. Стал хуже видеть или не замечаю того, что с Ирой не связано? Ставлю свечу за здравие, на удивление себе молюсь.

Что знал, в голову не приходит. Каноническая молитва об исцелении. Люди веками повторяют одно и то же. Бог слушает каждого и совсем не важно, на каком языке и какими словами к нему обращаются. Сегодня вот и я, раньше не было необходимости. Неужели и для нас это последняя инстанция? В храме тепло, а мне становится холодно, не могу отогнать навязчивые мысли и унять дрожь.

– Господи, спасибо …Ты уже помог с операцией. Верни Ире здоровье, за что её наказывать? Всё делала для других, о себе не заботилась. Господи, я ничего не просил и сейчас не прошу для себя, я Тебя умоляю. Я пожил, мне достаточно, Ира молодая, ей жить и жить. Господи… прими меня, прими мою душу, оставь Ирину. Передай мне её болезнь, я всё возьму. Святой Пётр, Ирина тебя почитала, заступись, помоги, – теплее не стало. – Услышь, Господи, раба Твоего, вылечи Иру, взамен возьми меня к Себе, когда хочешь… Я жду, Господи …Возьми!!

Пламя не колышется, огонь торопится. Неизбежно догорит до конца. Так и жизнь. Услышал ли меня Бог?

Дольше здесь быть не могу, Ира проснётся, а меня нет.

Пока между фонарями мелькает моя тень, успеваю подумать: большие учёные веровали. Можно насчитать с полсотни нобелевских лауреатов. Одних физиков сколько: Альберт Эйнштейн, Макс Планк, Вернер Гейзенберг, Эрвин Шредингер…

На втором месте в мире по читаемости после Библии стоит Сервантес. Потому, наверное, что каждый мужчина ищет свою Дульсинею. Сражается он со всякими мельницами и, если Её находит, то нет счастливее человека. Не дай Бог одному из них попасть в мельничные жернова судьбы. Может быть, лучше, подобно Данте, – издали смотреть на свою Беатриче. Я вот, не юный, мягко выражаясь, человек, обрёл неожиданно свою Дульсинею и прожил с ней «душа в душу» двадцать пять лет. Какое простое и насколько точное определение – душа в душу. Только понимаешь это не сразу.

Ира ещё спит. Стою в сторонке с полчаса. С возвратившейся надеждой вернулось время. Остановились, кажется, жернова, и опять думаю: как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым, – любимая после бессонных ночей уснула, и этого оказалось достаточно.

Проснулась, увидела меня, тревога в глазах сменилась радостью. Я ей улыбаюсь.

Постепенно глаза потухают. Беру двумя руками её ладошку, сажусь на корточки и прижимаю к своей груди:

– Не бойся, я с тобой.

Ира крестилась, когда ей было под сорок, собиралась не один год и выбрала Пюхтицкий женский монастырь православной церкви в Куремяэ, в Эстонии. Храм Успенской иконы Божьей матери основан Шаховскими в 1891 году, не закрывался в войну. Сюда ребёнком возили Ридигера родители. Красивое место, языческий холм у святого источника, тамошняя вода хранится без изменений в канистре целый год. Крестят по-настоящему. Глубокая купель, батюшка кладёт руку на голову и окунает в воду три раза.

Я вообще-то невоцерковленный человек, подобно большинству из моего поколения. Нас учили, что Бога нет. Главный храм нашей церкви – Христа Спасителя в Москве разбирали, разбирали в 1931 году – не получилось. Взорвали, но с первого раза не вышло – грохнули ещё. На его месте планировали возвести Дворец Советов, самое высокое здание в мире. Не удалось. Вместо него в 1960 году построили открытый бассейн, тогда один из крупнейших, наверное, для отмывания грехов. Не зря ведь такой большой. Будучи в командировках, купался я там зимой – понравилось. Потом и его сломали, в 2000 году восстановили Храм, правильнее – воссоздали. Уже в наше время, гордость, видимо, также даёт о себе знать. Построили в Питере, вызывавшую споры (по месту возведения) башню Газпрома, самую высокую, правда, только в Европе.

Моя бабушка веровала по-домашнему, в церковь ходила редко, да и некуда было. Сказок знала много, а писать не выучилась. Письма к родственникам писал я, все они начинались одинаково: «Во перв’ых строках спешу сообщить, что все мы живы и здоровы, чего и вам желаем» – как правильно.

Крестили меня по-простому, тоже где-то под сорок. Приятель, начальник подразделения на железной дороге в Сухиничах, решил показать, что из себя представляет ночной вызов, взял с собой. Для доставки на место происшествия у них есть специальный транспорт. Это вагон, на котором Фрунзе в 1921 году ездил по Украине, где в перестрелке с махновцами был ранен. В вагоне всё сохранено: помещение для заседаний, купе командующего, охраны; стулья и диваны обтянуты белой материей. Невольно подтягиваешься, будто сам едешь на гражданскую войну. Рядом уже не путейцы с инструментами, а солдаты с винтовками. Грохот переставляемых составов в темноте не отличишь от орудийного. Начинаешь искать, где бы самому взять маузер. Но, как подумаешь, сколько тысяч погибло на Южном фронте по приказам, написанным на этом столе, – тянет выпить. Похоже, не меня одного. Так и сделали.

После исправления аварии, на обратном пути, – застолье.

Ночь практически не спали, утром идём в церковь, был какой-то престольный праздник. Предлагают нас окрестить. Упираемся. Потом повспоминали, что было, чего могло и не быть… далеко не всё от нас зависит, – соглашаемся. К тому же быстрее сядем за стол. Желающих набралось человек десять, все мужчины, если не считать двух мальчишек. Их мамы стоят поодаль. Ряса скрывает полноту батюшки, большая борода с проседью внушает уважение. Он расставляет нас на полянке перед храмом в кружок, сам – в середине, машет кадилом. Деревья под ветром согласно кивают. Короткая молитва, сосредоточенные лица, у мальчишек открытые рты – на уроках такого не говорили. Окропляет святой водой, целуем крест, получаем диплом и крестик. Идём отмечать.