Поток сразу подхватывает и несёт. Кто-то спросил у оставшегося гида: «А вы?»

– Все там будем.

– Одни раньше, другие позже, – продолжил я пословицу… хорошо, что есть места, где чёрный юмор не понимают, скорее – не принимают.

Течение быстрое, наслаждаемся движением. Можно пытаться ускориться, можно просто лежать, что большинство и делает, как и в жизни.

К буйной зелени берегов прилеплены, наподобие игрушек, маленькие баржи с похожими на нашу гостиницами и обычным для тайцев жильём. Из них составляются короткие, но встречаются и довольно длинные, цепочки, – местный Амстердам. Оттуда машут руками, мы им в ответ, море удовольствия на реке (опять завидное словосочетание). Интересно, зажигают ли вечером красные фонари? О чём только не подумаешь, когда можно ничего не делать.

В Паттайе вечером сидели в симпатичном ресторанчике, на улице их много, подобные места есть и в других городах. В 18 часов улица перекрывает привычное для себя течение, и людской поток начинает бурлить, выбирая между спрятанными желаниями и запретами. Цветущая бугенвиллия скрывает красотой, но открывает во всех смыслах веранду. Негромкая музыка, неяркий свет. Несколько таек, несимпатичных, на наш взгляд, не заметили, хотя, судя по вниманию туристов, не только на наш. К ним можно подсесть, поговорить, выпить, потанцевать… и уйти. Можно просто выпить и уйти – тогда зачем пришли, выпить дешевле в гостинице. Можно продолжить вдвоём с девушкой в другом месте до утра. Можно и дольше, смотря какие у вас возможности, в том числе финансовые.

Ужинаем вместе с неюной парой из России, смотрим на радостного немца. Женщина, неожиданно для нас, возмущается – встану, подойду к нему и скажу: «Сталинград». …Приехали мы из одной страны, сидим рядом – живём в разных мирах, разные люди, разные понятия. Ира молчит. А что, нужно говорить? Это – наша река. По-видимому, они помнят слова снайпера из армии Чуйкова, ставшие приказом: «За Волгой для нас земли нет». Сейчас на неё вроде никто не покушается. Тогда фашисты хотели навязать нам своё – мы не позволили. Спасибо отцам и дедам. Зачем нам лезть со своим уставом в чужой монастырь? (Извините, наша поговорка про монастырь тут тоже ни к селу ни к городу).

В Амстердаме на улице красных фонарей иначе: витрина, – можно глянуть, и дверь, – можно войти: всё для сексуальной потребности. Вошёл и вышел, темп жизни высок и времени на моральные, точнее аморальные, рассуждения не тратишь. (Я не пробовал, не знаю, правильно ли сделал, вернее, – не сделал.) Здесь иначе: по улице идёт пара – англичанин и тайка, держатся за руки, что-то щебечут друг другу. На англичанина, дома, женщины не очень-то обращают внимание (видно невооружённым взглядом). Здесь оба довольны: он наслаждается полнотой жизни, скорее всего, только тут у него это и получается, она зарабатывает. Про её полноту жизни не знаю, хотя профессия чуть ли не самая древняя, не зря ведь. И не важно, день или месяц, но это эмоциональный подъём, по крайней мере с его стороны.

К месту пришлась и другая, популярная сейчас тема – перемена пола. Здесь такие операции намного дешевле, а врачи и оборудование, как в Европе. Нас уговаривали в гостинице, нет, не на операцию, на шоу прошедших такую процедуру юношей. Уговорили. Красивые, есть даже очень, юноши, простите, уже девушки. Восточная музыка, подобранная цветовая гамма. Нуриевыми они и раньше не были, но танцы эффектно насыщены восточными па и разнообразными формами новообразованных девушек. Одним словом – красота. В перерыве, на улице, танцовщицы покуривают – бывшие привычки и оставшиеся от прежней жизни мужские голоса. Вопрос Иры «Как им в новом „облике?“» вывал искренние улыбки: «Наконец-то почувствовали простые человеческие радости». Скудная статистика: после операции они живут не очень долго, а жаль – приятные… девушки.

Насчёт понятий. Помпеи. Хорошо, что откопали, и откопали хорошо. Ходим с Ирой, удивляемся. Налаженный быт, почти как сейчас. Дома украшены фресками – великолепно, чёрт возьми, можно бы такие и к себе в квартиру, театр, бани с бассейнами, тёплым полом и горячей водой. Улицы выложены большими ровными плитами, водопровод, канализация. Живи и радуйся. Для решения интимного вопроса на этих плитах, начиная от порта, выбиты большие указатели, чтобы всем было видно. Вместо стрелок – фаллосы. Приведут прямо в соответствующий дом. Там на стенах тоже фрески, но с изображением сексуальных позиций (итальянская «Камасутра»). Знания языков не требуется. Требуется взаимопонимание и уважение, вернее, наоборот – уважение и взаимопонимание. Впрочем, это нужно не только в данном вопросе, но и везде, но именно этого-то часто и не хватает.

Через полчаса заплыва вылезаем из тёплой воды на такую же посудину, с какой нас ссыпали. Ира первая. Спрашиваю: «Зачем? – Смеётся. – По привычке». У неё всегда найдётся хороший повод засмеяться. И у меня за неё порадоваться.

В автобусе гид останавливает разговоры: «За первое место награждается павлиньим пером … Ирина». Кто-то хлопает, кто-то недоволен – мы не знали, что это соревнование. Он философствует: «Жизнь – всегда соревнование, хотите вы или нет. И не известно заранее, за какой этап вы получите приз, а на каком лучше бы соломки подстелить».

Ира добавляет: «Настоящих победителей, победителей жизни, всегда будет провожать оркестр, потом… как в фильме „Мост через реку Квай“».

* * *

Пришёл мой черёд последовать её примеру. Больница – не гостиница, не планировали сюда, но нам уготовили здесь жить, не знаем сколько. Хризантемы дополнил Испанский бык с бандерильей, он занял своё место на тумбочке у кровати. «Освобождение?» – «От болезни».

Настроение у нас на зависть, а Саша загрустил: «Дни пронеслись, мне завтра улетать… Вы-то вместе …я там один». Ира похоже выправилась:

Дополнительная, малюсенькая кушетка, спать на ней мне можно только калачиком. Свернулся – улыбнулись, смеяться рано, разместимся, лишь бы Ирочка быстрее встала на ноги. Заходят по очереди и без очереди врачи, результатом довольны, а мы-то как.

Начинаются будни: таблетки, уколы, перевязки, еда почти всегда домашняя, вертимся. Иногда ночует Люда, ей удобнее – маленькая. Смешно, но быт для меня стал проще, половина этажа мужская.

Прежней боли нет, вздохнул облегчённо. Вместо неё появилась другая – от операции. Объясняют, что скоро пройдёт. Говорить о чужой боли просто, особенно медикам. Боль очень древнее слово, не зря оно одинаково звучит в общеславянских и индоевропейских языках. Народы перемешивались и перемещались, но общее слово осталось – боль у всех одна. По расписанию делают уколы, но бывает, так разболится, что до слёз. Бегу, уговариваю сделать раньше. Когда нас приняли в Мечниковскую, на следующее утро купил планшет. Ира крутит его по-всякому, он тяжёлый, но не выпускает. Нашёл, где купить крепление планшета к кровати. Есть только в Москве, нужно ждать две недели, решили, что не понадобится – нас выпишут.