Приоткрываю чуточку окно – дует, крошу хлеб на подоконник. Слетаются голуби, сталкивают друг друга, воркуют. Своя птичья жизнь, со своими заботами, для них она такая же исключительная. Ирочка смотрит, в глазах появилось выражение, а не спрятанная боль. Маленькая радость, и опять – надежда. Не рано ли записываемся в выздоравливающие? И чему, по сути, радоваться, тому, что наконец-то будут резать? Ведь это только начало, потом ещё одна операция.

Узкий коридор, слева и справа по две комнаты, одна наша, в торце большая палата. Из неё, бережно переставляя костыли, выходят две аккуратно причёсанные женщины. Одна сильно подкрашена, другая выделяется яркой кофточкой. Напротив, через холл с диванами, – мужское отделение. Оттуда слышится шум, показываются неуклюже переставляемые с помощью медсестры костыли, появляется грузный мужчина в пижаме. Думает научиться ходить. Спорт, похоже, видел только по телевидению, да и то вряд ли. За ними две довольные физиономии в тренировочных костюмах. Одна, с отросшими волосами, выпрыгивает, другая, стриженая, ещё не готова – вышагивает. Хотят добраться до женской половины, коридора. Глухо стучит обрезиненными костылями жизнь.

Рядом с нами одноместная палата с дополнительной кушеточкой. Вижу иногда большие опухшие глаза, которые смотрят мимо, и причёску, бывшую когда-то изысканной. На третий день здоровается. У неё взрослая дочка, не встаёт.

Заходит Вячеслав, обстоятельно рассказывает, что будут делать на операции, как дышать в маске и другие подробности. Всё ли понятно, есть ли вопросы? И, вообще, типовая операция, делают не по одной каждый день. (Что ж в Петрова-то не сделали?!) Отмечаю: как только что-то начинают делать, я рассыпаюсь в комплиментах, довели. Приходит Усиков, точнее, прибегает, у него есть причина бегать – некогда. Бодрый, всем довольный. Один вид – сплошная уверенность. Объясняет, что остановились на варианте: прооперировать один позвонок и скрепить винтами, у многих спортсменов такая штука, например у Плющенко. Через неделю можно будет домой. Ира смотрит с ужасом – винты в спине.

Спускаемся к шефу. Обнаружили приятное совпадение. Он, в своё время, с Ириным двоюродным братом занимался в одном клубе академической греблей, оба на четвёрке. У Саши было второе место на чемпионате мира среди старших юниоров. Позавидовал.

Предупреждает: на самом деле оперировать сложно, даже опасно из-за последствий тромбоза. Они берутся. Но я должен всё понимать… мы оба должны понимать.

– Вы согласны? Оба?

Почти не задумываясь, отвечаю. Горькие размышления с Ирой, конечно, не обсуждал. Что тут обсуждать? Уверен – это сидит у неё в голове.

– Да, – как уместно наше постоянное «мы», к нему добавились мокрые глаза. В последнее время с нервами совсем плохо, – что нам ещё делать?

Возвращаюсь в палату:

– Время назначено, готовимся.

Сообщаю в Израиль. «Я прилетаю». – «Может быть, не нужно?» – «Не обсуждается. Бронирую билет». Не напрасно Саша носит золотую фамилия – Гольдин. Его постоянную заботу не переоценить. Помочь по существу не может, но всё равно бросит свои дела и прилетит, чтобы просто протянуть руку, на которую всегда можно опереться. Как это важно сейчас для Ирочки после всего случившегося. Поддержка близкого человека укрепит её уверенность. Возможно, это качество передаётся генетически? Ира такая же.

Предоперационная подготовка: капельницы, уколы, таблетки, мои растирания, наши упражнения, от которых осталось одно название. Разве можно напрягаться, если болит, сильно болит? Ира старается, опускаются веки, прячут от меня эту боль. Останавливаю – после операции наверстаем. Пытается сама – не даю.

Старшая сестра отзывает меня, извиняется. Некуда больше класть новую пациентку на стандартную операцию с ногой. Только сюда, женщина в возрасте, не хочет, чтобы я ночевал. Придётся остаться Люде, впрочем, сегодня всё равно встречать Сашу, а завтра операция.

Поздно вечером он прилетает. Мы с Ирой (за глаза, конечно) его хвалили. В детстве они часто были вместе, в институте со второго курса оказались в одной группе. Саша пропустил год, брал академический отпуск из-за того чемпионата мира. В связи с чем встал вопрос – что делать дальше? Продолжать учиться через пень-колоду, как все известные спортсмены, или посвятить себя инженерной профессии. Верх взяла тяга к интеллектуальной деятельности. «С тех пор, – подтрунивала Ира, – он не любит сослагательное наклонение». Но далеко от спорта не отошёл. Между делом несколько раз стал чемпионом Израиля по академической гребле на четвёрке и двойке. От него я узнал слово маккабиада – это международные спортивные соревнования по образцу Олимпийских игр… для евреев. Саша входил в состав сборной Израиля. Первые такие соревнования были проведены ещё в 1932 году. Следует подчеркнуть – на маккабиаде 1935 года победили команды Австрии и Германии. Причудливы и трагичны зигзаги истории.

Сидим за чаем, что непривычно. Саша напоминал раньше, в другой ситуации, показательный ляп, как они, хорошо учившиеся, выполняли лабораторную работу по электротехнике. Кто закончит – уйдёт. Быстрее всех собрали схему – не работает. Проверили, опять не работает. Одни уже остались. Преподавателю надоело ждать. Ну что тут у вас? Подходит, проверяет – всё верно. В чём же дело?.. А вы питание включили? Не-ет. Всем смешно.

Сейчас молчим. Думаем о том, что лучше не обсуждать. Саша нерешительно, я даже удивился, начинает о другом:

– Тебе несколько лет назад с капельницами достался гепатит С.

– Врачи сказали, что протяну от пяти до десяти лет, как по решению суда. Если пользоваться нашими лекарствами, то от побочек и того меньше. Безопасное штатовское стоило 180 тысяч долларов.

– Пока ты бегал по врачам, Ира подготовила документы на обмен вашей трёхкомнатной квартиры на однокомнатную, она же собственник. Я взял кредит на оставшуюся сумму.

– Мне не говорила… вот от чего выручил китайский дженерик, он в три раза дешевле, и цифра в рублях.

– Не проговорись, я обещал. Она тогда сказала, что ты на это не пойдёшь.

Больницу на ночь не запирают …Приехали рано. За входом полукруг площади делит мир на две половины: здоровых и больных. На границе стоит памятник И.И. Мечникову. Высокий постамент, бюст врача-учёного, в руках микроскоп, он оторвался от важных исследований, чтобы посмотреть на нас, входящих. Грустно так, грустно. За ним начинается, не знаю, можно ли назвать, бульвар, слева и справа облезшие трёхэтажные и двухэтажные корпуса. Все одинаковые. «Как ты не путаешься?» – «Наш последний». Ира рада, но Саше говорит, что не стоило прилетать. Разговоров об операции нет. Она спрашивает: «Как там мама?» Приходит Усиков: «Ну что, готовы?» «Готовы» – ответить слаженно, как бывает в школе на пионерском сборе, не получилось. Ира непривычно оказалась последней. Он по-хозяйски садится и занимает половину комнаты, вторая остаётся за ней. Нас вроде бы нет. Спрашивает, что за родственник. Умница Саша находит способ расслабить ситуацию.

Родился, болел, взрослел, учился, как все дети в то время. Занимался спортом (серьёзно, даже слишком, – не как все), выучился на прикладного математика, работал, как лошадь, везде, где можно было. Писал диссертацию о чём знал и больше, о чём не знал. В 1991-м уехал в Израиль с семьёй, как все евреи (я наполовину) в то время. В Израиле работал, учил языки, менял места работы (принимал участие в разных скачках), как все репатрианты, которые когда-то работали, как лошади. Не имея стартового капитала, основал свою фирму по цифровой обработке звука и много, много работал и работаю, надеюсь…изменений для лошади не предвидится.