— Я не по этим вопросам, ты же знаешь.

— Ответ вы бы нашли в «Молоте ведьм», — пояснил Позолотов. — Человек, в ком силен Бог, никогда не пойдет за ведьмаком или ведьмой. Пойдет только тот, кто плохо слышит или совсем не слышит Господа. — Феофан Феофанович горячо указал перстом вверх. — Увести непорочного человека против его воли не сумеет даже самый сильный бес! Перед этим человеком он — ничто. Другое дело, если, скажем, та Алёнка, дочка той женщины, польстилась на молодого мужчину, да еще женатого, да еще ходила ворожить к местной повитухе, да еще заговорами пользовалась, тут в нее и входит бес, и становится обуреваема она страстью, и все сильнее, и ничто ей уже не указ, ни законы человеческие, ни законы Божьи, а тут уже бес селится в ней по-хозяйски, и она переходит за пределы светлого мира — в мир темный. Только в этом случае ее и могут взять к себе ведьмы. Бог всегда сильнее, но у человека есть пресловутый свободный выбор, воля! Щелк, — старик весьма живо для преклонных лет щелкнул пальцами, — и человек отошел от Бога и двинулся в другую сторону. Поэтому и был приказ: всех, даже тех, кого сделали своими прислужниками хитростью и силой, уничтожить.

— Как-то все это мрачно, — заметила Юля. — Не по-современному.

— Не мрачно, — потряс пальцем Позолотов, — а строго! А по поводу современности лучше и не говорите, девушка, не современность это — бесовщина! Вот поэтому и решил воевода Петров-Карячинский и крепкие в вере священники, которых выделили ему в Москве, истребить всех под корень. А священников с ним было десятка два, возглавил их суровый епископ Игнатий.

— А если там дети малые? — не желая уступать, заявила Юля. — Как же тогда?

— А если это ведьмы прикинулись детьми малыми, чтобы выбраться, тогда как? Тут надо понимать позицию государства и церкви того времени. Когда в четырнадцатом веке Север Франции объявил Крестовый поход Югу Франции за катарскую ересь и стал брать одну крепость за другой, то северные рыцари уничтожали тысячи людей всех сословий, никого не жалели! Вырезали всех подчистую, города разрушали и сжигали! Священники говорили так: «Убивайте всех, Господь на небесах разберется, кого куда!» В смысле, кого в рай, а кого в ад! «Ваше дело — истребить ересь!» И северные рыцари исполняли, и с радостью!

— Как вы можете одобрять весь этот ужас, Феофан Феофанович? — не удержалась от восклицания Юля. — Вы прям как инквизитор какой-то!

— Что в лоб, что по лбу! — вспылил старик, и его пылающие щечки вспыхнули еще ярче. — Я говорю о том, как рассуждали люди того времени! Говорю вам с официальной позиции государства, а эта позиция бывала порой очень жесткой! Слушать будете?

— Будем, простите, — вздохнула Юля.

— То-то. — Позолотов миролюбиво почесал нос. — Чаю с баранками точно не хотите?

— Точно, — четко сказала Юля.

— Ладно. Тысяча человек уже высадились и обступили остров, у половины в руках факела, вот-вот подожгут со всех концов, и тут стрельцы увидели, как из лесочка вырвалась и заметалась по берегу собачья стая. Это и понятно, звери бегут прочь от огня! И вся эта разношерстная стая мгновенно сорвалась с берега — и в воду! И поплыла к большой земле. Понятно, стрельцам не до собак. Да и не было приказа за собаками охотиться. Бросились с пищалями, мечами да копьями стрельцы на дома и искать схроны, а нет никого! Пуст ведьмин остров! И тут у воеводы Петрова-Карячинского сердце екнуло. Что такое? Вспомнил он: вожак у той собачьей стаи был — здоровенный черный патлатый пёс. И когда уже стая плыла к большой земле, уже перед туманом, вожак-то и обернись черной своей мордой на воеводу — и оскалься ему! Совсем не по-пёсьему! Понял воевода, что это и был Щерь! Что ушли ведьмаки и ведьмы с острова в обличье собак. А разве собак-то сыщешь? Потом еще лет пять по всему краю собак ловили и губили, да что толку.

— Жалко собачек, — заметила Юля.

— Конечно, жалко, а куда деваться? Воевода Петров-Карячинский приказал голым остров оставить. Деревья срубили, все сожгли, дотла! Между Сурой и Мокшей, да Свиягой много тогда ведунов и ведуний похватали, многих в костры бросили. Других утопили, третьих в землю живьем. Было. Искали Щеря не за страх, а за совесть. Похожих на него тоже ловили и в расход, цыган тогда много извели. На радость окрестному люду. И татар и ногайцев некрещеных заодно с ними. Да был ли среди них Щерь, как тут поймешь? Петров-Карячинский полютовал, все вспоминал, как тот пес на него обернулся и оскалился дьявольски. Только не просто так ведьмаки и ведьмы ушли с родного им острова в обличье собак, — зловеще рассмеялся архивариус. — Но чтобы вернуться однажды!..

Юля непроизвольно взяла Георгия за руку, и тот в ответ сжал ее пальцы. Их эта история касалась напрямую…

— Около века на Холодном острове не было ни единой живой души, — продолжал Феофан Феофанович. — Остров смотрелся из-за тумана черным горбом. А потом зола стала удобрением, и новые деревца потянулись вверх. Одни цари померли, другие пришли. Одни села запустели, другие поднялись. Все превратилось в легенду. Стоит, мол, остров посередке Русалочьего озера, «мертвый остров», на котором когда-то нечистая сила селилась, и стоит себе. При императрице Екатерине, когда много народу переселялось по русской земле, и немцы, и поляки, и азиаты, сотнями тысяч туда-сюда, остров вдруг ожил. Его уже покрывали молодые леса. Рыбаки останавливались там. Слухи ходили, что сом-великан живет в озере — кит прямо! Уже лет двести живет! Что когда-то сом был человеком; старики говорили, что ведьмак обратился в рыбу! Хотели поймать и в Санкт-Петербург чучело доставить, золотом за то получить. И вот однажды рыбаки проходят через туман, огибают озеро и видят, как девушки купаются на отмели. Голыми! Да откуда ж эти девушки? И вода чересчур холодна для плесканья! Рыбаки засмотрелись, а потом себя и выдали. Слишком близко подкрались! Девушки-то перепугались, да не на сушу полезли, а в озеро, и в сторону тумана, рыбаки глядь, а у них — хвосты! Русалки то были! Рыбаки по лодкам и через туман на большую землю. И еще лет пятьдесят на тот остров никто носа не казал. По озеру-то плавали, но за туман не заплывали. Разве что смельчаки. И солдаты — по приказу губернатора Семиярска тайного советника Иванова-Печенежского. Был у нас такой деятель времен императора Николая Первого. Строгий! Пару раз объявляли охоту на русалок. С сетями приходили. Попов привозили с иконами. Дьяконов, те басили на все озеро, да с певчими. А мужики под псалмы водили сетями, городили воду. Но русалка же не глупый карась, чтобы на хлебную корку клевать? Да и карасей толком не наловили — всех дьяконы распугали ревом-то своим. Плюнули потом. Еще прошло лет немало. Но тянуло место своих-то жителей, законных! — погрозил пальцем Феофан Феофанович. — Люди из окрестных мест и не заметили, как на острове вновь появились жильцы. Слухи были крепки в тех местах, и к ним, к островитянам, никто не совался. Говорили, что это были несколько женщин да мужчина — черный видом, похожий на цыгана, и что ночью он обращался в большую рыбу и плавал по озеру, услаждая русалок, а утром выбирался наружу, к ведьмам.

— Ух ты, и как его хватало на два племени-то? — покачала головой Юля. — И на русалок, и на ведьм? Прямо половой гигант какой-то!