Тихонько замерев у приоткрытой двери кухни, я встретила в упор прямой и честный взгляд Наташки, молча вопрошавший: какого черта я заявилась в столь неподходящий момент. Юля, опершись головой на ладонь левой руки, понуро смотрела в стол. Меня она не увидела, поскольку на спине, слава Богу, глаз у нее не было. Некоторые люди, и в частности я, могут чувствовать чужие взгляды и этой частью тела. Наверное, организм таким образом компенсирует мне близорукость.

На языке жестов я постаралась как можно убедительнее объяснить, что мне необходимо минут десять, в течение которых подруга просто обязана не выпускать Юльку из кухни.

– Я тебя прекрасно понимаю, – громко сказала Наташка, и Юля удивленно приподняла голову.

В тот же миг я исчезла. Оставив тапочки у входа, босиком поднялась на второй этаж и открыла дверь Юлькиной спальни. Нигде ничего не валялось. В шкафу висели только женские вещи, никаких сумок и пакетов не наблюдалось. Выскочив из комнаты, я тут же постаралась влететь в соседнюю. Не тут-то было! Она оказалась закрыта. Не раздумывая, я слетела вниз, вытащила из кармана халата связку ключей и ринулась назад, с досадой сознавая, что разбудила дочь. Дверь комнаты Валерия легко открылась одним из ключей, и я несказанно подивилась такой удаче. Получается, что эти ключи от комнат особняка и, значит, к осташковской квартире Дульсинеи отношения не имеют. Все домочадцы предпочитают закрываться друг от друга наглухо. Впрочем, к этому обязывает присутствие в особняке психически больного человека.

В комнате Валерия, или кабинете, как величала ее Юля, был легкий бардак. Диван, застеленный скомканным постельным бельем, весьма легкомысленного розового цвета, кресло, книжный шкаф, рабочий стол, а на нем – ноутбук, органайзер, два ежедневника и пара каких-то книжечек. Возилась я там минут десять, дрожа от страха быть пойманной. Ежедневники прихватила с собой. Решила просмотреть их в более спокойной обстановке. Возможно, они дадут ключ к пониманию некоторых сведений, почерпнутых из ноутбука. Покинуть кабинет собралась как нельзя вовремя. Внизу надрывалась дочь, громко вопрошая:

– Ма-а-ам, ты где? Ну честное слово, как в лесу! А что ты там делаешь? – тараща на меня большие глазищи, продолжила она допрос, узрев меня на лестнице.

Я многозначительно покрутила пальцем у виска, но этого мне показалось мало. Для убедительности еще и постучала кулаком себе по лбу, сопровождая свои действия зверской гримасой – для устрашения. Наверное, именно она-то и заставила Аленку истерично расхохотаться. Дверь кухни распахнулась именно в тот момент, когда я пыталась преодолеть последние две ступеньки, старательно пряча за спиной ежедневники.

– Что случилось? – нервно спросила Юля, пытаясь выглянуть из-за плеча Натальи, по мере сил сдерживающей ее порывы.

– А, это Ирка со ступенек прыгает! – нашлась та. – Хобби у нее такое. Все худеет… Ир, а ты не хочешь сигануть с крыльца? Правда, – она с сомнением посмотрела в окно, – кажется, дождь начинается. И ветер сильный. Ну да тебя-то, если снимешь этот безумный халат, уж точно не сдует. А в нем парусность большая будет…

– Между прочим, этот безумный, как ты говоришь, халат сама мне месяц назад и сбагрила. Только тогда он был произведением портняжного искусства.

– Надо же! «Свежо предание, а верится с трудом…» Наверное, тогда у меня были критические дни. Шел процесс смены эстетического вкуса.

Ветер за окном усилился, и с каждым его порывом редкие капли дождя уверенно били по стеклам. Возмущенно шумел лес, в воздухе носились легкие облачка сухого мусора. С очередным резким выпадом ветра тяжелым бомбардировщиком пролетели мимо мои джинсы и шлепнулись где-то за крыльцом. Футболка легко их обошла как по высоте, так и по дальности полета. Угадать момент ее приземления не удалось. Ругая себя за неосмотрительность, я постаралась как можно незаметнее сунуть дочери ежедневники и выскочила из дома. Не хватало еще разбрасываться шмотками. Казалось, ветер только и ждал моего появления. Вставшие дыбом волосы моментально припудрило смесью земли, опавшей хвои и щедро приукрасило мелкими сухими веточками. Халат действительно обрел большую парусность и мигом завернулся мне на плечи. Не разбирая дороги, я летела спасать свою любимую футболку, благополучно застрявшую в кустах на порядочном расстоянии от дома. Желтый беззащитный цвет хлопчатобумажного изделия молил о спасении, а смотреть себе под ноги я и в лучшее-то время забывала. Именно поэтому со всего маху и налетела на маленький холмик земли, который, судя по всему, был довольно свежим и пытался маскироваться под ровную поверхность. Точнее будет сказать, что остановил меня не он, а водруженный на него камень.

Дождю надоели шалости ветра, он обрел полную самостоятельность и так ливанул, что я моментально промокла. В этом был и положительный момент – халат перестал неприлично себя вести и сразу успокоился, повиснув вдоль тела мокрой тряпкой. Сразу стало холодно. Ужасно холодно! И мокро.

Я забыла про футболку, думая о том, что Наташке не следует знать об этом захоронении. Покойников она боится больше, чем очередного финансового кризиса в стране. Однажды – по молодости будучи на практике в больнице, она с сокурсником по медучилищу Сергеем по приказу высшего начальства спускала умершего больного в морг. В подвальном помещении, вполне подходящем для съемки фильма ужасов, нервы у подруги сдали окончательно. Ничего удивительного, поскольку сокурсник неожиданно выпал в осадок – притормозил, легко всхрапнул и лишился сознания. Чувство долга не позволило Наташке последовать его примеру. Не долго думая, она надавала напарнику по щекам, кое-как приведя его в чувство, и помогла ему, шатавшемуся в разные стороны, взобраться на пустую каталку, оказавшуюся рядом. На ней было удобнее, и напарник благополучно потерял сознание во второй раз. Наташка на всякий случай заревела, отвлекая себя от страшных мыслей. У покойника же, недовольного шумом и полагающего, что он теперь имеет все права на этот самый покой, из-под простыни откинулась вниз правая рука с многозначительно скрюченными пальцами. Помощи ждать было неоткуда – сокурсник слабо мычал с каталки что-то неразборчивое. Судя по всему, ему было хуже некуда. Укрыв трясущегося Сереженьку по шейку лежавшим на этой же каталке ветхим одеяльцем, Наташка включила пятую скорость и покатила в морг – доводить до конца ответственное поручение. Едва ли кто из покойников отправлялся в последний путь с такой скоростью.

Влетев в помещение морга, она едва успела притормозить. И тут каталку заклинило. Развернувшись поперек, средство транспортировки перегородило вход и выход. Пришлось повозиться и ногами, и руками, прежде чем каталку удалось отвезти от дверей. Миссия Натальи в принципе закончилась. Ответственность за дальнейший путь тела лежала на работниках морга, которым, впрочем, торопиться было некуда. (Правда, еще меньше торопились их клиенты.) Морговеды почти постоянно находились в своем кабинете на первом этаже, где размещалась патологоанатомическая лаборатория.

Душераздирающий крик из коридора совпал по времени с моментом, когда покойник решил откинуть вниз и вторую руку. То ли она у него затекла, то ли это явилось следствием нестандартной транспортировки… И дикий вопль, и телодвижения мертвеца застали Наташку на полпути к выходу, куда она неуверенно пятилась задом, не решаясь поднять упавшую историю болезни. Вот тут завопила и она. Да так, что крики в коридоре мигом смолкли. Именно издаваемые ею децибелы и были услышаны на всех этажах сразу, кроме четвертого и пятого. Главный патологоанатом почти с год уверял всех на полном серьезе, что доставленный покойник окончательно не ожил только потому, что от этого Наташкиного крика, запросто способного поднять с ног мертвого, сразу же окочурился во второй раз – теперь уже от страха.