– Леля, я разберусь. Но в кулинарии важна и эстетика. Твоя каша выглядит отвратительно.

Вяземская не успела поднести ложку ко рту, как почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Самое неприятное, что про эту кашу то же самое говорил ее зять. Он даже демонстративно приходил завтракать чуть позже.

– Извини. Ты уж сообщи время твоего завтрака. Я буду столоваться в другое время.

Вяземская очень аккуратными движениями выбросила кашу в мусорное ведро, помыла кастрюльку, тарелку и вышла из кухни. Лопахина слышала, как тихо закрылась дверь ее комнаты.

– Ну вот, можно и кофе попить, – громко сказала сама себе Зинаида Алексеевна и тут же устыдилась своего поведения.

– Ты не видела маленький дуршлаг? – На кухне появилась Кнор.

– Нет. Я им не пользуюсь, – вздохнула Лопахина.

– Удивительно, никто не пользуется, а вещь пропала. – Кнор захлопала дверцами шкафов.

– Ты хочешь сказать, что его украли? Этот маленький дуршлаг? Это такая ценная вещь, что его унесли и спрятали под матрас?

– Что с тобой? Ты глупости говоришь. – Софья Леопольдовна обрадованно ввязалась в выяснения отношений. Было видно, что поиски маленькой безделицы – это не что иное, как предлог для того, чтобы выказать неудовольствие по более серьезному поводу.

– Я? Глупости? – Лопахина даже покраснела.

– Да, ты иногда говоришь глупости. Ты любишь спорить о вещах, о которых ничего не знаешь.

– Например?

– Например, немецкая кухня!

– Вот оно что!

– Да, представь. Мне не понравилось вчерашнее твое замечание, что немцы выдумали только мучнистый соус, недоваренную картошку и пареные овощи. Это не так.

– Так. Даже если тебе это не нравится. Ваш вояка Фридрих Прусский себя этой кухней и извел. Страдал несварением желудка и газами! И армию довел свою.

– А нельзя ли не переходить на национальность. Я же про русскую манеру есть и пить ничего не говорю!

– А тут и сказать ничего плохого нельзя. Пироги, квас, щи. Все сытное, проваренное, со сложным вкусом, со множеством составляющих. Пироги с вязигой. Пироги с рыбой, кулебяки…

– Дорогая, ты забываешь, что немка я только на треть. Я знаю обычаи русского застолья.

– Ты на водку намекаешь? – Лопахина спорила с какой-то детской вредностью. – Так это чистейший продукт! Это не шнапс сливовый!

– С тобой невозможно разговаривать. Ты просто кидаешься на людей! – Софья Леопольдовна не готова была признать свое поражение. – Но по существу ничего не говоришь. Самые лучшие в мире пекари и кондитеры – немцы. Это признано всеми. Самые известные современные рецепты – немецкие. Но главное – их множество! Ты посмотри в книжных магазинах – огромное количество немецких авторов. И рецепты старые, которыми люди пользовались сто лет назад!

– А в России этого не было? – Лопахина усмехнулась.

– Ты мне еще про Молоховец расскажи, – съязвила Кнор.

Лопахина набрала в легкие воздуха, чтобы достойно ответить, но… Но вдруг ей стало скучно. И сама тема, и обида Кнор, и ее собственная запальчивость – это все было так незначительно и неинтересно. Словно от скуки, словно разговор «на безрыбье».

– Софа, бог с тобой. Немцы лучшие кулинары планеты! – вяло согласилась она и вздрогнула от неожиданного вскрика подруги:

– Прекрати издеваться! С тобой говоришь уважительно, а ты словно цедишь слова, словно одолжение делаешь, с нами, неразумными, общаешься! Что ты возомнила о себе?!

Теперь и Кнор покинула кухню. Только, в отличие от Вяземской, сделала она это шумно – дверь ее комнаты хлопнула так, что где-то открылась форточка.

Лопахина осталась сидеть за круглым столом, который когда-то обещал им долгие дружеские завтраки, обеды и ужины. Обещал разговоры по душам, откровения и беззаботный смех.

– Н-да, – процедила про себя Лопахина. Двинуться с места у нее не было сил.

Осень – время раздумий, подведения итогов и замедления жизни. Все тяжелее и сложнее. Осенние перемены жизни – это непременные итоги, которые и не хочется подводить, да год без них кажется не прожитым.

Что же случилось поздней осенью? Что произошло с ними, которые так гордились друг другом, гордились своей решимостью, дружбой и умением договариваться, умением быть снисходительными, деликатными, интеллигентными в общении. Вряд ли дело было в суровом и мрачном ноябре, преддверии зимы, который как бы лишил их новых приятных привычек, обособил в этом маленьком домике, затруднив их передвижение. Дело было не в том, что солнце теперь поднималось поздно, вечера стали долгими и темными, а добираться до Москвы получалось далеко не с таким комфортом, как летом. Наступившая осень лишь поторопила то, что рано или поздно бы случилось, – неизбежный конфликт трех зрелых женщин, которые привыкли к самостоятельности, которые имели свои убеждения, привычки, взгляды. Внезапные морозы раньше ожидаемого обострили противоречия сформировавшихся людей, лишенных главного – цели. Всем троим думалось, что цель этого переезда, цель этой маленькой «коммуны» в том, чтобы избавить себя от раздражающего влияния окружающих и доказать этим самым окружающим, что они вполне могут обойтись без них. Но жизнь, которую придумали и организовали Лопахина, Вяземская и Кнор, была хороша для отпуска. Длительного, но с обязательным концом, который виден уже в начале пути. Они же трое оказались вне времени, без далекой цели, а самое главное, без каждодневных занятий. Чтение книг, нечастое преподавание иностранного языка, работа, с которой хочется побыстрее сбежать, – все это вряд ли могло служить фундаментом, базой для новой жизни, в которой не было каждодневной рутины обязательств, от которых невозможно уклониться. В этой новой жизни все выстраивалось на желаниях и нежеланиях, на настроениях, на порывах. Не было рамок, которые угнетают, но держат в тонусе. И вот мелкие личностные, эмоциональные противоречия потихоньку превращались в полновесные конфликты. И подруги, оказываясь в своих комнатах, за закрытыми дверями, невольно обращались в ту жизнь, от которой сбежали. Они звонили родным, пытались повлиять на тех, кого совсем недавно оставили, и жалели, что связаны словом, обещанием и не могут сию же минуту сорваться и вернуться в привычную жизнь. Теперь каждой из них казалось, что прошлое было не так уж и плохо и можно было смириться с причудами и недостатками тех, кто остался. Ведь те как-никак родственники, родные. В то время как они друг другу всего лишь подруги. В этот непривычно холодный ноябрь женщины почти разуверились в правильности своего поступка.

А потом выпал снег. Целую неделю мела не просто юркая поземка, а тяжелые морозные хлопья без устали падали на дороги, деревья, крыши. Лес, поле, часть дороги, река – все это исчезло, превратившись в серо-голубые полосы горизонта. И, наконец, вокруг домика повисла ватная тишина – она была умиротворяющая и дающая надежду. Потом к снегу добавилось солнце, и дни стали ярче. Каждое утро подруги встречались на кухне. Они уже успели несколько раз поссориться и помириться. Они уже несколько раз образовывали альянсы и пытались дружить две против одной. Оставшаяся в одиночестве обижалась в своей комнате, клялась себе, что завтра же уедет, но наутро как ни в чем не бывало подруги обсуждали погоду, телепередачи и составляли меню обеда и ужина. Они ходили гулять в зимний лес, возвращались бодрыми, повеселевшими, доказывая этим, что самое лучшее лекарство от болезней разного толка – это свежий воздух и движение.