– Вот. – Она помещает мои пальцы прямо в сустав и двигает ими поверх твердой – другое слово и не подберешь – шишки. Пальцы у меня отдергиваются – отрицание на мышечном уровне. Ощупываю другую подмышку. Ощупываю и ощупываю. Просто хочется быть симметричной. Пара шишек кажется гораздо желаннее. Ничего. Она там тоже прощупывает.

– Скажите об этом своему врачу.

– А можно сделать несколько снимков прямо сейчас, чтобы время сэкономить?

Она смеется над этой несуразной мыслью.

– Нет.

Звоню в кабинет терапевта насчет шишки, там спрашивают, во сколько сегодня после обеда я готова подойти.

Мне достается другой врач. Женщина. На ней серые войлочные тапки и заколки-пряжки по обе стороны головы. От нее у меня такое чувство, будто мы в шестом классе и играем, словно она врач, а я пациентка с шишкой под мышкой. Объяснить эту шишку она с ходу не может. Спрашивает, не меняла ли я последнее время дезодорант, мыло или духи. Не меняла. Она предлагает прекратить пользоваться любыми подобными средствами – на всякий случай. И прийти через неделю.

– Я к тому времени буду очень пахучая, – говорю.

Она отвечает, что волосы можно мыть, но только тем шампунем, которым я пользовалась раньше, и наклоняться в душе подальше, чтобы пена не попала мне под мышку. И никаких кондиционеров.

– Пахучая и лохматая, – говорю.

Неделю спустя шишка того же размера и болит от того, что я столько ее тискаю. Врач говорит – необходимо продолжать программу антигигиены. И, добавляет она словно бы вдогонку, сходили б вы к онкологу. Вписывает мне это в карту, и на выходе мне сообщают, что Донна позвонит мне в течение двух суток и выдаст дату и время приема у онколога. Так и происходит. Моя встреча с д-ром Онкологом через семь недель. Звоню ему в кабинет и умоляю принять меня пораньше, но секретарша рявкает и уведомляет меня, что я – удачливая юная особа, раз мне досталась такая дата. Кто-то отказался от приема. Они сейчас на позднюю весну людей записывают.

– Потому что рак подождет, – говорю я. – Рак не растет, не развивается и не убивает людей.

Секретарша вешает трубку. Надеюсь, не стирает мое имя из своего расписания.

Пытаюсь писать что-то новое. Выходит плохо, бросаю через пару фраз. Пусть этого и не осознавала в свое время, но со старым романом я вошла в ритм. Понимала этих персонажей и как их писать. Слышала их голоса, знала их жесты, и что угодно другое ощущается фальшивым и деревянными. Маюсь без них – без людей, которые тоже ощущались когда-то фальшивыми и деревянными, но теперь кажутся единственными, о ком я вообще смогу писать.

– Так, – говорит Оскар. – Думаю, тебе стоит явиться в дом на ужин в воскресенье.

– Ого.

– Ну.

Я на кухонном телефоне. Томас лудит “Нирвану”, приходится затыкать ухо.

– Ты тут?

– В шоке.

– Это вечер перед школой, едим строго в шесть. Как тебе куриные палочки с огурцом?

– Обожаю.

Сердце у меня ухает. Куриные палочки с огурцом. Не отдавала себе отчета, что с самого начала жду этого приглашения.

Возвращаюсь в зал завертывать столовое серебро, к Тони, Дане и Гарри. Мы все за одним круглым столом, Крейг намешал нам графин сангрии. К нам присоединяется Энгус из кухни, уже в уличной одежде. Фабиана и новый официант Джеймс тоже здесь. Он шотландец, сумрачный, молчаливый как могила. Гарри без ума.

– Кто-то из твоих любовничков? – говорит Тони. Я совершила ошибку, разболтав ему о своей дилемме в один тихий вечер на прошлой неделе.

– Который? – переспрашивает Гарри.

– Оскар. Хочет, чтоб я поужинала с его детьми.

– С детьми? Да ну, – говорит Крейг. – Гони его нафиг.

– Рвусь меж двух любовей102, – напевает Дана.

– Какие они? – спрашивает Энгус. – Мы тебе поможем выбрать не сходя с места.

– Кто сказал, что я выбираю? – Вообще-то выбрать надо. Я достигла раунда игры на выбывание. – Один – моего возраста, чудной, и мы с ним много рассуждаем о смерти. Утром нашего первого свидания он уехал из города на три недели, но вернулся, и я физически теряюсь в пространстве после того, как целуюсь с ним. Всегда удивляюсь, когда он звонит, потому что заведомо уверена, что он соскочит. – Никто ничего не говорит, и я продолжаю: – Второй – как пастуший пес. Звонит между свиданиями и оставляет мне забавные сообщения, когда я работаю, не прячет своих чувств ко мне. Он старше меня, у него двое детей, и он бывает довольно очаровательным.

Вид у всех такой же растерянный, как и у меня.

– Второй – это Оскар Колтон, писатель, да? – уточняет Крейг. – Я видел, как он на тебя пялился в тот день.

– Выбирай того, с кем нравится трахаться, – говорит Джеймс, и это первые слова, которые он мне адресует.

– Она ни с тем, ни с другим еще не трахалась, – говорит Гарри, и не ему об этом рассуждать, но я понимаю, что он не в силах удержаться и не сказать Джеймсу про трах.

– Тогда весь затык у тебя в этом, – говорит Джеймс.

– Между любовью и сексом большая разница, – говорит Крейг.

– Обращай внимание на то, что они говорят, а не делают, – говорит Ясмин.

Энгус смеется.

– Не обращай вообще никакого внимания на то, что мы говорим!

– Ты не всегда хочешь того, что тебе нужно, – говорит Дана.

– Это всегда выбор между фейерверком и кофе в постель, – говорит Фабиана. – Всегда.

– Толку от вас никакого, чуваки, – говорит Гарри. – Присоединяюсь к Джеймсу. – Поднимает взгляд от салфетки, но Джеймс наблюдает, как Энгус заглатывает свою сангрию.

Крейг смешивает еще один графин.

– Вообрази, что у тебя соседка по квартире – горячая и классная, – говорит он мне. – Кто из твоих ребят не стал бы с ней спать?

– Вообрази, что у тебя ребенок, а у ребенка температура сто пять, – говорит Фабиана. – Кто из них не сядет на измену?

– Или представь, что ты восходишь на Эверест, а твоего ребенка погребает под лавиной на стене Кангшунг, – говорит Джеймс. – Кто из них сорвет с себя одежду, чтобы заделать тебе нового ребенка?

– Слушай, Кейси Кейсем, – говорит Дана, бросая свою последнюю скатку в общую кучу. – Ты проводишь немало времени на скачках и свою лошадь знаешь, ну? Свою лошадь всегда знаешь.