Я громко засмеялась,„и этот смех означал, что больше я ненамерена смотреть на этот жестокий мир сквозь розовые очки. Не намерена и всетут! Я буду вытягивать жизненную силу из всех мужиков! Ведь все они не видятничего дальше собственного носа, называемого членом. Они все будут падать наземлю и поднимать лапки кверху, падать и сами собой в штабеля укладываться. Онихотят слышать только то, что им нужно, и искать правду там, где ее нет. Теперья всегда буду выходить победительницей потому, что я готова к любой, даже самойяростной драке. Это будет мой сценарий! Мой собственный сценарий! И тут я будувыступать не только как актриса, но и как режиссер. Я скинула с себя платье иосталась в тоненьких, вызывающих трусиках.

— Терпеть не могу лифчики. У меня и так грудь прекрасностоит! Тебе не кажется, что с того самого момента, как ты мне позвонил, мыочень много времени потеряли понапрасну.

Михаил по-прежнему стоял, словно окаменев. Я двинулась кнему, откровенно демонстрируя все достоинства своей шикарной фигуры. Во мнебыла грация, напрочь лишающая рассудка и подчиняющая любую, даже самую сильнуюволю. Глядя на мое тело, тут же хотелось им обладать.

— Бог мой, какое у тебя тело, — с трудом сказалМихаил и судорожно расстегнул рубашку. — Я и подумать никогда не мог, чтона свете бывает подобное тело…

— Бывает, милый, на свете все бывает.

В моих глазах засверкал дьявольский огонь, который буквальногипнотизировал и не давал сдвинуться с места. Я знала, что так, как умею себяпреподнести я, может себя преподнести далеко не каждая женщина, потому чтоискусство магнетизма дано не всем. Оно дано избранным.

Грациозно, по-кошачьи, я подошла к Михаилу, опустилась передним на колени и молниеносно расстегнула ему ширинку. Затем высунула кончикязыка и продемонстрировала его Михаилу.

— Ты ведь этого хочешь? Скажи, этого?

— Хочу, — с трудом выдавил из себя обезумевшийМихаил и трясущимися руками подтянул мою голову к своему набухшему естеству…

Я не знаю, сколько времени мы занимались любовью. Минуту,двадцать, час, три… Это не имело никакого значения, потому что с тех пор, когдас нами случилось ЭТО, время остановилось.

А затем мы пили шампанское и… смотрели на дождь. Он лил всесильнее и по-моему не хотел прекращаться. Мы были совершенно голые, но вовсе нестыдились своей наготы. Я сидела на подоконнике распахнутого окна с бутылкойшампанского в руках, пила прямо из горлышка и передавала ее сидящему в моихногах точно такому же раздетому Михаилу. А перед глазами стояла одна и та жекартина. Дождь как из ведра… Мокрый джип и унылый двор… Я думала о том, что этазеленоглазая леди, сидящая на окне, когда-то была молоденькой, дерзкойдевчонкой, приехавшей в Москву на заработки из далекой провинции. Прошло такмного времени, а в моей голове прокручивалась одна и та же давняя сцена, да стакой ясностью, словно это было вчера. «Вокзал. Поезд. Общий вагон и я, врваных джинсах и дешевой майке, купленной моей мамой в уцененке. Я выхожу изпоезда и озираюсь по сторонам. Следом за мной выскакивает моя подруга Светка,весло бьет меня по плечу и громко кричит на весь перрон: „Держись, Москвабелокаменная! Провинциалы приехали!!!“ Я стараюсь заткнуть Светке рот,извиняюсь перед проходящими мимо нас людьми, но Светка заразительно смеется и говоритмне, что самое главное на свете это дружба. Она поможет нам выстоять и пронесетнас через все преграды и напасти».

А еще мне вспомнилась ночь, когда нам было просто некудапойти ночевать. Некуда и не на что. Мы сидели на шумном вокзале, листали различныегазеты, пестрящие многочисленными объявлениями о трудоустройстве и, искусываягубы до крови, строили самые нелепые планы грандиозного, по нашим меркам,штурма Москвы.

— О чем ты думаешь? — тихо спросил Михаил иотхлебнул из горлышка.

— О том, что когда мне было восемнадцать лет, ястыдилась раздеться перед мужчиной.

— Почему? У тебя же такое тело?

— У меня не было приличного белья. Дешевые, выцветшиетрусы и точно такой же лифчик… А еще я думаю о том, что в те же восемнадцатьлет я постоянно отказывала одному мужчине, который приглашал меня в ресторан.

— Почему?

— Потому что я не умела держать вилку с ножом. Один размужчина пригласил меня в ресторан, а я взяла вилку в правую руку, а нож влевую. Ему стало стыдно.

Я вновь отхлебнула шампанского и посмотрела на Михаилакаким-то отрешенным взглядом.

— Послушай, а у тебя есть музыка?

— Музыка?!

— Музыка.

— Конечно, есть.

Михаил встал с пола и кинулся к музыкальному центру, но яотрицательно замотала головой, притормозив Михаила на полпути.

— Нет, я хотела не такую музыку. У тебя есть граммофон?

— Есть. Антиквариат. Я недавно прикупил на Арбате. Я тоже люблю подобные вещи.

Когда в комнате появился граммофон и заиграла стараявиниловая пластинка с задушевной мелодией, я спрыгнула с подоконника во двор ипринялась танцевать. Под дождем… От удовольствия я даже закрыла глаза. Я опятьвспомнила то время, когда я была слишком молода и слишком беспечна. От поистинезахватывающего зрелища Михаил расплылся в улыбке и прислонился к оконномустеклу. А затем я забралась на крышу джипа и принялась танцевать дальше. Язакинула голову назад и восхитительно управляла своим обнаженным телом. Ятанцевала вместе с дождем, жадно ловя крупные капли, которые уже окончательноперемешались с моими слезинками. Михаил устал стоять открыв рот и тоже перелезчерез подоконник. Этот обнаженный, хорошо сложенный мужчина встал рядом сджипом, громко захлопал и начал подпевать вместе со мной в такт музыке. Ятанцевала и думала, как же я красива и как же красив и восхитителен мой танец.Я громко пела и думала о том, что я живу в центре Москвы, езжу на дорогойиномарке, играю самые лучшие роли в самых кассовых фильмах. Я ли это?Испуганная девчонка из далекой провинции, сидящая в старом, протертом креслеродительского дома, с жадностью смотрящая все подряд московские телевизионныеканалы. Неужели это я?!