— Почему вы плачете? — спрашивает Артём. А я не решаюсь.

— Я слышала разговор отца, — отчего-то выпаливаю. — Он многое говорил. Но я честно… Не помню. Как в тумане всё. Но я о вас услышала. Скажите, вы знаете, кто моя мама?

Очередной поток слёз вырывается из глаз. Она по-доброму улыбается и внезапно проговаривает слова, которые ввергают меня в шок:

— Я, Ксюш, — плачет. — Я твоя мама, Ксюш.

Ксюша. Спустя три дня

— Ты как? — Артём приобнимает меня за плечи. Я не сбрасываю его руки. Наоборот, прижимаюсь к нему сильнее. Столько всего произошло со мной за три дня, что я до сих пор думаю, что сплю.

Директор моего лагеря оказалась соей мамой. Как она рассказала — с отцом они встречались, когда ей было шестнадцать. Именно в это время она и забеременела мной. Выносила, родила. Но… Как ей сказали — я умерла при рождении. А на самом деле, отец скрыл меня от неё. Как раз тем временем была беременна Маша — женщина, которую я считала матерью. Но вот её ребёнок реально не выжил. И меня сделали заменой. Так они получили материнский капитал и избавились от заявки в суд за совращение несовершеннолетних.

Двойной выстрел, так сказать.

И теперь я понимаю, почему ко мне было такое отношение. Меня просто не любили. В отличие от Алины. Я была занозой в их теле. И клеймом. Недоразумением. Они просто не хотели меня видеть.

Но теперь всё нормально.

Я убежала. Вместе с Алёной Иго… Точнее, мамой. Тогда, три дня назад. Не раздумывая. Лишь бы уйти из этой семьи.

Сейчас мама занимается оформлением опекунства. Хотя имеются трудности. И не только с ним.

Ника… Пропала. Вот взяли, и исчезла несколько дней назад. И где она сейчас — никто не знает.

И я хочу, чтобы она нашлась. Она же получается теперь — моя сестра? Если это так — я счастлива. Ника хорошая. Весёлая. И я искренне переживаю за неё.

— Ну ты опять грустишь, — Артём щёлкает меня по носу. Я рефлекторно прижимаю пальцы к носу и чешу его.

— Больно, — проговариваю в обиде.

— Прости, — притягивает к себе и касается губами виска.

Я стала немного лояльнее относиться к парню. Мягче. И даже немного простила тот спор.

Субботин помог мне. Сильно. Если бы не он… С мамой я бы не встретилась. И уехала в Саратов. А скоро я смогу свободно дышать. Алёна Игоревна, ой, то есть мама, сказала что в школу-интернат я не вернусь. Буду ходить в другую, хорошую. Мне не придётся работать, если я этого не захочу. И мне не придётся быть золушкой, как в прошлой семье. Именно из-за разговора со мной она так меня теперь хорошо знает.

Я рассказывала, а она плакала.

Я только обнимала её и не понимала в чём дело. Для меня это было нормой, а её сильно ранило. И именно тогда она произнесла слова, которые до сих пор стоят у меня в голове.

«Скоро всё будет по-другому. Обещаю»

И вот с тех пор что-то и начало меняться.

Артём приходит каждый день. Несмотря на то, что сейчас мы живём на другом конце города.

И вот мы сидим во дворе, в беседке. Вечер, малышня играется в песочнице. А мы говорим.

— И что теперь без клуба делать будешь? Ты правда ушел? Больше не вернулся?

Меня это шокировало больше всего. Когда он в первый раз об этом сказал.

Я помню насколько футбол важен для него. Очень. Он даже с отцом ссорился. А тут…

— Сколько ещё тебе раз повторять это, Мелкая? — улыбается. — Ушёл.

— А как же? Ну, дальше? Ты всё же всю жизнь футболу посвятил…

Он пожимает плечами.

— Найду новое увлечение. Не могу. Воротит от футбола и от её компании.

Я опускаю голову вниз.

Я чувствую вину. Он из-за меня ушёл. Он этого не сказал, но разок проронил, что из-за Никиты.

А Никита стал таким из-за меня. Может, не появись я в их жизни, всё было бы нормально?

— Ты меня бесишь, — внезапно проговаривает.

Что?

— Уходишь в свои мысли и думаешь небось о плохом. А надо о хорошем.

Пальцы Артёма оказываются на подбородке. И я краснею. Потому что он разворачивает меня к себе лицом. И всё. Я не дышу. Опускаю взгляд на его губы. Они очень близко.

— Ты чего, Тём? — возвращаю свой взгляд обратно в его карие глаза. И сглатываю. Неловко. Вот так вот близко находится. Когда в последний раз такое было? Точно… У него дома? Когда он…

Нет, всё нормально.

— Прости, Ксюш, — внезапно говорит.

— За что? Я простила тебя, Артём. Если ты про тот спор.

Да, именно.

Он слишком многое сделал за эти дни. Покинул клуб. Помог увидеться с мамой. И теперь ходит ко мне через другой конец города и поддерживает.

— Не за него, — шепчет.

— А за что?

— За это, — проговаривает и толкается вперёд, дотрагиваясь своими губами до моих губ. Но я не отстраняюсь. Подаюсь вперёд и боюсь. Снова обжечься. Но сейчас почему-то верю Субботину. И не хочу прерываться.

Может, я ошибусь. Но сейчас не хочу об этом думать.

В сложный момент жизни он тут.

Раскаялся за тот спор. И почему-то я верю ему. Он столько раз защищал меня, поддерживал. А я не видела.

Но сейчас вижу.

Ведь он тут, а не там.

— Ксюш!

Я резко отстраняюсь от Тёмы и отвожу взгляд в сторону, чувствуя, как краснею. Щёки полыхают, а вторая рука Артёма только сильнее стискивается на моём плече.

— Убери, мама увидит, — говорю ему.

— Ну и пусть. Я серьёзно настроен, — я вздыхаю и не показываю того, что стесняюсь. Чёрт.

— Ксюш, — я поднимаю голову вверх и наблюдаю за запыхавшейся женщиной. — Я отъеду не знаю насколько. Еда в холодильнике. Нику нашли! Ну, я ей сейчас жопу надеру!

Я уже боюсь за неё.

— Хорошо, — обеспокоенно киваю. — С ней всё в порядке?

— В полном, — женщина в ярости. — Всё, я убежала.

Она только разворачивается, но тут же останавливается. Смотрит на нас через плечо.

— Молодой человек, — сверлит Субботина взглядом. — Руки хоть при матери уберите с плеч.

Тёма улыбается, убирает свои ладони и поднимает их вверх.

— Не трогаю, Алёна Игоревна.

— То-то же, — одобрительно кивает. И тут же спешит дальше. — Я убежала!

Я целую минуту смотрю ей в след и улыбаюсь.

И тут же чувствую на своей талии горячие пальцы.

— Эй, тебе же сказали, — слегка возмущаюсь. По-доброму. Поворачиваюсь к нему и ловлю лучезарную улыбку.