— Спасибо, Глашенька, поставьте поднос на стол. Я скороуеду, а вы разберите, пожалуйста, бумаги в этом шкафу. Петя оставил тут послесебя страшную неразбериху. Вы ведь референт, — скрывая усмешку, добавилон. — Человек с понятием, не то что какая-то там секретарша.

Нежный был так мил, словно бы это не он недавно вопил, топалножками, сучил ручками и брызгал слюной. Глаша нагрузилась папками и, оттащивих в свой кабинет, принялась ходить из угла в угол. Большой босс вел себястранно, очень странно! Когда он узнал, что Сусанна Кайгородцева жива, иуслышал ее голос, то впал в настоящее буйство. Даже выкрикивал непристойности!А когда немного успокоился, сразу же позвонил кому-то и начал отчитывать.Теперь он собирается ехать в гостиницу и разбираться.

Как вчера сказал Стрельников? Нежный становится главнойфигурой во всем этом деле с похищениями и убийствами. Хорошо бы проследить заним, узнать, к кому он едет, и подслушать весь разговор.

Только она об этом подумала, как услышала голос Нежного,который отдавал последние распоряжения громко сопящей Раисе Тимуровне.

«Не успела! — в отчаянии подумала Глаша. — Сейчасон сядет в машину и умчится — только его и видели. Как я смогу за ним проследить?»Из окна она наблюдала за тем, как большой босс сел за руль и медленно отвалилот тротуара. И тут в голову ей пришла любопытная мысль. Что там рассказывалаСусанна про ночь понедельника? Нежный встретил ее возле кладбища и повез вгостиницу «Восточная». Сказал, что нужно подняться в номер двести двадцать два.Она поднялась, но никого там не застала. Может быть, стоит рискнуть и съездитьтуда? Чем черт не шутит? Она схватила сумочку и стремглав бросилась вон изкабинета.

— Глашечка, он хочет, чтобы я вела ежедневник! —сообщила ей Подвойская голосом, полным смертной тоски. — И на голову чтобнадевала белую шапочку.

— Да он просто варвар! — заявила Глаша, скрываяухмылку. Раиса Тимуровна в белой шапочке могла бы потрясти воображение неодного пациента.

— Никому не говорите, что я уехала! — попросилаона. — Вышла, и все.

— Ладно-ладно, — вяло махнула рукой секретарша. Еепривычный мир рухнул, и она только сейчас поняла, каким классным начальникомбыл Петя Кайгородцев.

* * *

— Вах! — сказал кто-то позади Глаши, и это былоединственное, что она услышала в свой адрес, войдя в гостиницу.

Внизу работали ресторан, бар, казино и несколько салонов.Народ сновал по холлу, никто не обращал ни на кого внимания, и Глашабеспрепятственно поднялась по лестнице на второй этаж. Кстати, на стоянке возлегостиницы она увидела красный автомобиль Нежного и мгновенно воспряла духом —след верный!

Номер двести двадцать два находился в самом конце коридора,и Глаша медленно побрела по мягкому ковру, опасаясь, что, если вдруг дверь откроетсяи большой босс выглянет наружу, ей просто некуда будет деться. Повсюду толькозапертые двери и ничего больше.

В номере двести двадцать два что-то происходило. На дверивисела табличка «Не беспокоить», а внутри кто-то бубнил и глухо рыдал, пытаясь,по всей вероятности, заглушить рыдания подушкой или полотенцем.

Пожираемая любопытством, Глаша растеклась по двери, каккапля масла. Если бы могла, она бы просочилась в замочную скважину. Увы! Ниодного слова из тех, что произносились в номере, из коридора расслышать былонельзя. Тогда Глаша встала на коленки, чтобы проверить, нет ли зазора междудверью и полом. В таком вот положении ее и застала дородная мадам, котораянеожиданно вывалилась из соседней комнаты.

— Что вы тут делаете, милочка? — возроптала она,вздымая грудь.

— Ключ ищу, — пробормотала та, делая вид, чтотщательно осматривает пол.

— Откуда у вас ключ? — не сдавалась мадам,переступая маленькими ножками, которые вылезали из туфель, словно квашня изкастрюльки.

— Как откуда? Я тутошняя.., эта.., постоянка.

— Чего?

— Постояница. То есть постоянщица.

— Я ничего не понимаю!

— Я хотела сказать — лица.

— Какого лица?

— Постоя-лица. От слова «стоять».

— Учтите, девушка, — погрозила ей мадам сдобнымрозовым пальцем, — если из моего номера хоть что-то исчезнет —бриллйантовые серьги, или кольцо с топазом, или золотая цепочка с крестиком,украшенным гранатами, или часики с платиновым браслетом, — я немедленно —слышите! — немедленно сообщу в милицию ваш фоторобот.

Глаша, которой надоело стоять на четвереньках, поднялась,отряхнула ладони и нагло сказала:

— Слушай, отвали, а? Ты мне мешаешь!

— И чем же вы здесь таким занимаетесь, что я ваммешаю? — возмутилась мадам, не желая отваливать.

— Чем я занимаюсь? — переспросила Глаша. — Яздесь продаюсь.

Мадам глупо моргнула и беспомощно огляделась по сторонам. Вконце коридора как раз появился маленький человечек с прилизанной челкой цветаворонова крыла и раскосыми глазами. На нем был странный зеленый костюм — не топижама, не то униформа.

Решив, что это служащий гостиницы, мадам бросилась к нему:

— Молодой человек! Эта девушка говорит, что она здесьпродается!

Маленький человечек остановился и глубокомысленно посмотрелна Глашу.

— Чего уставился? — спросила та. — Продажныхженщин никогда не видел?

Человечек выудил из кармана толстую зеленую книжицу и,полистав ее, сказал писклявым голосом:

— Луски текс?

Глаша заглянула под обложку и увидела надпись:«Китайско-русский словарь».

— О! — сказала она. — Какие люди!

— Луски текс? — снова спросил человечек, склонивголову к плечу.

— Черт знает что! — возмутилась мадам и, фырча,словно шкварка, побежала прочь.

— И ты, дядя, иди! — показала рукой Глаша,исступленно прислушиваясь.

Рыдания в двести двадцать втором номере стали тише иперемежались теперь невнятными вскриками.

Глаша снова встала на четвереньки и, подняв вверх пятуюточку, попробовала приложить ухо к щели между дверью и полом. Ничего путного унее не вышло, зато китаец подошел еще ближе и, радостно улыбаясь, спросил:

— Такса?

— Понятия не имею, что ты хочешь этим сказать, мойкитайский друг, и разбираться мне некогда. Иди, куда шел!

Глаша выразительно показала, что ему делать, и китаец тут жепроникся. Он просеменил своими крошечными ножками до следующей двери и, добывиз кармана ключ, вставил его в замочную скважину двери комнаты под номеромдвести двадцать три. Увидев это, Глаша мгновенно сделала стойку.

Что, если из двести двадцать третьего можно услышать то, чтоделается в двести двадцать втором? Допустим, через вентиляционное отверстие?Или, может быть, у этих двух номеров общий балкон, или во встроенном шкафуотличная акустика?