— У нас нет выбора, — пожал плечами Келеборн, — Майэ Ариэн и Майя Тилион отныне будут появляться на небе по очереди и, привыкнув к свету, мы многое сможем делать без факелов и свечей, снова используя их больше для забавы, чем из надобности. — Обернувшись и с любовью посмотрев на реку, Тэлеро устремил взгляд вдаль. — Ариэн согрела волны, они стали ласковыми, словно девичьи объятия. Наверное, и море наполнилось нежностью.

Море… Великая бескрайняя вода, пугающая и дивно прекрасная! Келеборн ощутил необъяснимую тоску, вспоминая жизнь на побережье, в прекрасном воздушном дворце, когда не приходилось выдавать себя за того, кем не являешься и никогда не станешь, когда каждый день видишь исчезающую в дали морскую гладь, переливающуюся волшебным сиянием Древ… И даже плаванье в Эндорэ, казавшееся страшнейшей напастью из-за ощущения занесённого над головой меча короля Феанаро, который в любой момент рубанёт, теперь вспоминалось с грустью: море, чёрное и опасное, окружившее со всех сторон, было… прекрасно.

Опомнившись и снова поймав на себе внимательный взгляд Амдира, который опять сомневался, что «принц Вольвион» никогда не держал в руках оружие, самозванец натянул рубаху.

— Отец рассказывал, — вернулся в роль Тэлеро, — когда Майя Оссэ подарил корабли, он лишь вскользь обмолвился, как ими управлять, объяснив, что навык не потребуется, и эльфов повезёт ветер и волны. Это было истинное волшебство, ведь каждый, кто жил у воды, знал, что для управления лодкой, крошечной рыбацкой или большой — для торговли, нужны вёсла. Но подаренные Майя Оссэ суда были поистине огромны! С парусами! Никогда ранее эльфы не видели ничего подобного. Когда поднялся ветер, корабли словно расправили крылья, будто воспарив над волнами! Отовсюду слетелись лебеди и сопровождали Тэлери до самого Валинора! А потом жили в нашей гавани. Во время плаванья эти дивные птицы были совсем ручные: садились на палубу, красовались перед девами, клали голову на ладонь.

— Так вот откуда взялась легенда, — засмеялся Амдир, — что вас везли по воде запряжённые в корабли лебеди!

— Легенды… — Келеборн вдруг помрачнел. — Путешествуя по Белерианду в поисках дружбы Новэ Корабела, я слышал очень странную историю о завершении Северной Войны.

Дориатский воин понимающе кивнул.

— Почему же странную? — не согласился Амдир. — Она вполне логична. За время, прошедшее с победы над врагом, история не успела сильно измениться, но теперь, когда, прячась от пламени Анора, эльфы, не обязанные выполнять приказы короля укреплять берег и защищать границы, будут больше сидеть дома, подробностей прибавится. Может быть, даже изменится сама её суть. Но то, что слышал я, весьма убедительно. Посланники Валар пришли защитить нас от врага на севере. Увы, победное шествие не достигло вражьего логова, ибо слишком крепки его стены. И тогда король эльфов-посланников, понимая, что не сможет оправдать доверие своих владык, принёс себя в жертву, запечатав своим телом ворота северной крепости, чтобы никто не смог их открыть, и войска Моргота не прошли в Белерианд. И до тех пор, пока Король-воин сдерживает врага, войны в Средиземье не будет.

Келеборн помолчал какое-то время, смотря на уже практически готовые укрепления на берегах Эсгалдуина.

— Король-воин, — вполголоса произнёс Тэлеро. — Король Маэдрос.

«Ольвэ, наверно, был бы счастлив услышать эту легенду», — подумал самозванец.

Келеборн и Амдир посмотрели друг на друга, не сказав больше ни слова, лишь вспомнив героев новой красивой сказки, которых знали лично.

— Знаешь, принц, — усмехнулся воин, — то, что ты, несмотря на свой высокий род, стоишь по колено в воде под обжигающими лучами Анора, подбадривая строителей, испугавшихся света, заставляет меня считать эльфов Валинора действительно особенными. И свет в ваших глазах не при чём. Легенды могут врать, их не проверить, ведь, сколько бы ни пели о безопасном севере, никто не осмелится туда пойти даже с войском. Но мои глаза мне не врут. Удачи тебе, принц, и до встречи.

— И тебе удачи, защитник, — улыбнулся Келеборн, не до конца понимая, что имел в виду Амдир.

— В следующий раз, — обернулся, уходя, дориатрим, — истории из жизни буду рассказывать я.

Примечание к части Песня гр. Catharsis (разумеется, Катарсис, а не Касарсис) "Симфония огня"

Умоляю, Ариэн

Когда снова воцарился мрак, и летучие мыши размером с рысей перестали с оглушительным визгом кружить в небе, то и дело кусаясь, измученный пленник не заметил — затуманенное бесконечными муками сознание вдруг стало яснее. Те места на коже, куда впивались клыки и ёрзали шершавые языки, занемели, словно к ним приложили лёд. Видимо, так действовал яд мышей, не дающий ранам кровоточить после пиршества. Почувствовав даже такое незначительное облегчение, тело снова, как в самом начале плена на скале, когда мышцы ещё не иссохли и не ослабли, начало пытаться принять хоть чуточку более удобное положение, тем самым причиняя новую боль вывихнутым суставам.

— Пусть это закончится, — с трудом прошептал Майтимо. — Пожалуйста…

Ледяной ветер налетел с запада, потом с востока, впиваясь когтями в незащищённую кожу.

— Именем Создателя Эру… — через силу проговорил сын Феанаро, — приношу я… Клятву…

Приоткрыв тяжёлые веки, чтобы взглянуть на звёзды, что стало крайне сложно, когда не осталось сил поднять голову, Майтимо посмотрел в бескрайнюю черноту.

— И… призываю в свидетели моего Слова… Владыку Манвэ… Сулимо…

«Думаешь, хочешь умереть? — прозвучали в памяти слова Моргота, ранившие в самое сердце. — О, нет, Третий Финвэ, не-е-ет. Ты хочешь жить. Меня тебе не обмануть! Очень хочешь! Жизнь… Ты ведь любишь её. Звёзды в небе, море, горы… Озёра… Любишь. И хочешь снова увидеть».

Запрещая себе думать о сказанном врагом, о чудовищной насмешке Вала, позволяющего своему пленнику и жить, и видеть горы и звёзды, но заставляющего хотеть только навек закрыть глаза, Майтимо нашёл взглядом самую яркую небесную искру.

— Супругу его… Варду Элентари… и саму священную твердь горы Таникветиль…

От резкого порыва ветра тело вздрогнуло, боль швырнула в безвременье, и, снова приходя в себя, но не помня, на каких словах Клятвы настигло беспамятство, сын Феанаро, пытаясь смотреть в небо, дрожа и задыхаясь, прошептал:

— Да падёт на