запустили тоже вы! И теперь в моих владениях хаос, Манвэ. Я очень надеюсь, что в земле есть достаточно семян, которые прорастут, когда под горячими лучами Ариэн погибнут ныне процветающие растения. Это ведь так, брат?»

Ответа не последовало, и Мелькор снова окинул взглядом владения. Хватит ли сил сохранить холод на такой огромной территории? Вряд ли… Проклятые Сильмарили! Невольно посмотрев на скрытые перчатками изуродованные руки, Айну покачал головой. Подчинение любимых детей Феанаро, творение новых форм жизни, создание атмосферы благодати «неумирания» — всё это требует слишком много мощи, а привязка духа к плоти усложняет деятельность вне материи. Значит, повлиять на пламенную Ариэн вряд ли удастся. Осознание собственной слабости пробудило слепую ярость.

«Манвэ! Я знаю, ты слышишь! Измени траекторию полёта Солнца! Пусть движется южнее и выше! У меня во владениях тает снег! Понимаешь, что это значит?! Если ты нарушаешь договор, не жди от меня дружбы! Я покарал твоих обидчиков! Принял в своих землях всех, кто тебе не нравится! Я не приходил в Валинор, Манвэ! Ты соскучился? Знай, брат, разрушить мои владения — не лучший способ выразить любовь и позвать в гости, король Арды!»

Ладья Ариэн сместилась к восточному пику Тангородрима, поплыла дальше, едва заметно снижаясь.

Оборвав связь с Манвэ, так и не дождавшись ответа, Мелькор немного остыл и задумался.

«Моему народу необходима привычная комфортная тьма. Но с Ариэн мне не справиться, да и нельзя идти против Эру. Однако уничтожить Тилиона я смогу: он всего лишь нежный небесный цветок, без него Арда не изменится необратимо. Луна перестанет существовать, и тогда хотя бы половину суток будет только звёздный свет».

Понимая, что развоплощение одного из Айнур всё-таки может грозить нарушением целостности мелодии Творения, что неминуемо повлечёт за собой утечку магии из Арды за её пределы, где бесценная живая сила просто рассеется, Мелькор некоторое время мешкал, но ярость снова вспыхнула, и Вала решил для себя, что обязан наказать братьев и сестёр за нанесённый урон.

«Если уничтожить Итиль, — прикинул Айну, — высвободится колоссальная мощь… Нельзя нападать на Тилиона над Средиземьем. Над Валинором тоже плохая идея — слишком быстро придёт подмога: орлы или какие-нибудь посланники Оромэ. Или сам Тулкас. Лучше всего — над морем. Тогда осколки ладьи упадут в воду, взрыв поднимет волны, но Улмо не допустит цунами».

Небо порозовело. Склоняющееся к закату солнце стало ласковее, больше не обжигало и не слепило. В нежном сумраке зари даже суровый северный пейзаж преобразился, став волшебно-притягательным.

Скоро стемнеет. И взойдёт луна.

***

Мрак спускался всё стремительнее.

Созвав самых крупных крылатых вампиров, размер тел которых был соизмерим с орочьим ростом, Мелькор приказал им притаиться на смотровых башнях Тангородрима, а сам поднялся на центральный пик. Занимаясь созданием новой, пока невиданной в Арде формы жизни, зарождающейся в пламенных недрах земной тверди, Айну практически не выходил из тайных залов Утумно, и теперь, оказавшись совсем рядом с украшением своей крепости, Мелькор осторожно направил медленный вязкий поток силы, передавая пленному эльфу вопрос.

***

Обожжённая лучами Анар кожа гораздо болезненнее реагировала на холод, дрожь в теле усилилась, терзая вывихнутые суставы и натянутые мышцы и связки, и уже не понимая, то ли потемнело в глазах, то ли меняется время суток, Майтимо судорожно хватал ртом воздух, лицо сморщивалось, скулы сводило, и стучащие зубы лишали возможности произносить Клятву даже шёпотом.

«Ты уже стал сговорчивее? — прозвучали в голове слова, и вдруг боль практически перестала ощущаться, оставшись ровно настолько, чтобы не дать пленнику забыться сном. — Я могу исцелить тебя, муки закончатся. Ты ещё помнишь, как это — когда нет боли? Когда можешь ходить, бегать босиком по траве, лежать в мягкой постели с желанной женщиной, возводить крепостные стены, брать на руки своё дитя… И чувствовать счастье, восторг, страсть, мечтать достичь большего… Чувствовать. И радоваться жизни. Потому что боли нет».

Перед глазами яркими красками заиграли образы из памяти, и если бы тело не иссушила жажда, Майтимо бы заплакал. Понимая, что над ним просто издеваются, сын Феанаро попытался закрыть разум от вмешательства Айну, и тут боль взорвала голову изнутри, тело напряглось, словно ослабшие мышцы окаменели, и, не в состоянии сделать вдох, пленный эльф забился раненой птахой, насильно удерживаемый чарами в мире живых.

«Клянусь… — сквозь рвущие плоть муки, разбивающие вдребезги сознание и превращающие в крошево волю, пытался мысленно произносить Майтимо. — Клянусь… Клянусь… Эру… Манвэ… Варда… Клянусь… Сильмарили… Клянусь…»

«И почему же ты должен отвечать за всех, Третий Финвэ? — нанёс удар голос Айну. — Это ведь несправедливо, правда?»

Терзающие плоть чары отпустили жертву, и Нельяфинвэ, делая судорожные, обрываемые спазмами вдохи, с горечью зажмурился. Для слёз влаги в иссушенном теле не нашлось.

Тьма сгустилась, и на усыпанном звёздами чёрном небосклоне расцвёл серебристый сияющий цветок.

***

Заливая нежным волшебным сиянием Валинор, Итиль поднимался выше, двигаясь к морю, и зеркало волн сверкало отражением светоча. Когда под ладьёй Тилиона во все стороны раскинулась водная гладь, зазвучала тревожная, дезориентирующая мелодия, сбивающая тему Майя. Что это? Откуда? Зачем? Кто…

Что мне глаза твои — слёзы,

Которые мне не собрать.

Знаю, что рано иль поздно

Устанешь молчаньем скрывать

Свой огненный крик,

Свой выбранный путь.

И я в этот миг смогу лишь вздохнуть

И разбить

Твой небесный храм судьбы,

Опаленный Тьмой и Светом.

Ты уйдёшь скитаться где-то,

Я останусь, как решил.

С востока поползли клубы чёрного пульсирующего мрака, стелясь над самой водой. Закручиваясь вверх, отливающая металлом, управляемая разумом тьма начала уплотняться и стремиться в небо. Тилион, стараясь не поддаваться панике и чарам, прислушался, силясь понять, что от него нужно.

Что мне — молчаньем, как шагом,

Отмерю себе новый путь.

Знаю, что вечность наградой

Спешит свои руки сомкнуть

На крыльях твоих.

На долгом полете клинка

Не скрыться от них,

Я буду один, как и ты без меня.

Навсегда!

Не пройти, не пронести

Сквозь ладони чашу эту,

Упоительную светом,

С темным привкусом пути.

Мрак заклубился со всех сторон, окружив Итиль плотным куполом, и где-то очень далеко послышался переходящий в плач отчаянный крик Йаванны.

Не зная, что делать, Майя попытался восстановить рвущуюся, мечущуюся музыкальную тему