Прав преподобный Калторп в том, что извлеченное из земли – статуя, или это, как утверждают многие ученые наблюдатели, подлинная окаменелость? Я могу сказать лишь одно: сегодня вашему репортеру выпала честь стать свидетелем не одного, не двух, а целых трех чудесных исцелений; они бросают вызов сему толкованию и явно не под силу никакому камню, будь то самый лучший каррарский мрамор.

Слепому мужчине дан острый взгляд. Глухая женщина стала слышать. Искалеченный воин отбросил инвалидную коляску. Радость зрения, наслаждение песней, дар движения – все это возвращено людям в присутствии человека, ставшего камнем!

Кардифф погружен в тишину, что естественно после подобного потрясения. Церковь нынче ночью полна верующих, которым претит сама мысль о сне. Они молятся, и они поют, они исступленно машут флагами, их экстаз заразителен. Способен ли обычный человек устоять перед такими событиями и очевидными последствиями? Ваш репортер, как и все, кто сделан не из камня, присоединился к этим людям с благоговением и признательностью! «Земля, где погибли наши отцы, Тебе я песнь пою!»[37]

– Это Рак? – спросил Джон Зипмайстер копировальщика. – Поклянись, что оно пришло по телеграфу, мелкий ублюдок, а не то я зажарю на сковороде твою печень.

Отворив дверь, миссис Ильм почувствовала, как упало сердце. Сверху вниз на нее смотрел черными горящими глазами огромный мужчина. Эти угли прятались глубоко в черепе, само же лицо скрывал куст белой бороды. На незнакомце была черная шляпа с широкими полями и длинный черный шелковый плащ. С ушей свисали седые локоны. В руках он держал матерчатый саквояж, расшитый оливковыми деревьями, и бумажный пакет, воняющий рыбой. Миссис Ильм решила, что, замаскировавшись под снежного человека и нарядившись как пугало, за ней явилась сама смерть.

– Доброе утро, мадам, – сказал гость с ужасным акцентом. – Не здесь ли резиденция Аарона Бапкина?

– Бапкин снимает у меня комнату, – ответила миссис Ильм. – И что с того?

– Будьте добры, я хотел бы с ним повидаться. Меня зовут Исаак Бапкин. Я его дедушка. Он меня не ждет, так что, когда будете говорить, что это я, говорите медленнее. Он будет поражен.

– Бапкин! – прокричала миссис Ильм на второй этаж. – Тут к тебе еще один заявился! Можно подумать, у меня гостиница.

Исаак Бапкин сидел на кровати в комнате Аарона и пил холодный чай из собственной бутылки.

– Что значит «еще один заявился»?

– Точно не скажу, – ответил Аарон. – Она могла иметь в виду «еще один еврей» или «еще один посетитель». До тебя приходил нью-йоркский репортер, задавал всякие вопросы. Эта история с исполином взбудоражила целое осиное гнездо.

– Меня напугало твое письмо, Аарон. Возвращался бы ты в Бостон. Нам лучше жить в большом городе. Чтобы не терять друг друга из виду.

– Если бы я хотел уехать, давно уехал бы. Я останусь здесь. Я же тебе писал, что присмотрел рядом с Итакой двадцать акров.

– Они не продадут тебе землю, даже если у тебя будут деньги.

– Ферма заброшена и разваливается, хозяйка – вдова, перебралась в Вермонт. Она продаст ее кому угодно.

– Мой внук болван.

– Дедушка Исаак, как только я сюда приехал, я понял, что это место для меня. Я уверен в том, как в собственном имени. Я не могу объяснить.

– Место для тебя? Ты писал, что тебя чуть не повесили. Такое милое место. Тебе тут хорошо спится, Аарон?

– И потом, у меня здесь дело. Я ищу воду, торгую вразнос и этим живу. Ты получил мой заказ? Когда его отправят?

– Все заказано. Должны отправить со дня на день.

– После истории с исполином тут все кипит. Флаги шьют – от мала до велика. Можно продавать им что-нибудь красно-бело-синее.

– Ты видел этого шлимазла?

– Каменного человека? До смерти охота посмотреть, но лучше я подожду неделю-другую.

– Не смей звать его человеком. Слава Богу, что ты его не видел, – сказал Исаак.

– Почему?

– Поешь чего-нибудь? У меня хотя бы кошерное.

– Я не голоден.

– Когда же ты ел?

– Дедушка, скажи, почему ты благодаришь Бога за то, что я не видел исполина?

– Ты слыхал про ребе Лева?

– Из Дорчестера?

– Из Праги, из Средних веков. Он сделал голема. Знаешь, что такое голем?

– Из сказки? Они там слепили существо из земли и глины, чтобы оно защищало гетто, – уточнил Аарон.

– Да, из сказки. Тот голем был сильный, как дом. Ребе Лев узнал, что его можно оживить, если подложить под язык свиток с именем Бога.

– У голема был язык?

– Почему у голема не должно быть языка? Ребе нужно было положить куда-нибудь свиток, вот он и сделал ему язык. Сперва голем стал для ребе лучшим другом. Он выходил из гетто и колотил плохих гоев. У евреев с этим всегда проблемы. Однако голем был сделан из того, что в Библии зовется «бесформенная субстанция». В ней есть жизнь, но нет Божьего следа. Оттого голем носился по округе, как ураган. Перестал слушаться даже ребе Лева. Только и знал, что жечь, крошить и убивать. Даже праведных евреев и хороших гоев. Всех, кто попадался под руку. Так что пришлось ребе расколоть его молотком и палицей, или что там в те времена у них было. Печально, но что еще оставалось? Я бы на его месте сделал то же самое.

– Почему печально?

– Ребе Лев создал жизнь. Он привязался к голему. Тот стал членом их семьи. Ребе родным сыном. Лев был великим ребе, он желал добра и все же совершил худший из грехов. Он играл в Бога. Неплохо иметь под рукой голема, но то, что сотворено из бесформенной субстанции, рано или поздно выходит из-под контроля.

– А что писали в пражских газетах? «Шмяк-маньяк»?

– Это не шутки. К иным тайнам нельзя даже приближаться. Может, когда-нибудь, но не сейчас.

– Жалко мне этого ребе Лева и его голема. Но при чем тут они? Разве я нарочно своей лозой нащупал исполина? Я искал воду, а не големов. Не знаю, как там у Кардиффского исполина с языком, но можешь поверить, мне нет дела до свитка с именем Бога, а если бы и было, я не стал бы его совать даже под собственный язык. Надо было тебе тащиться из Бостона, Массачусетс, в Лафайетт, Нью-Йорк, только для того, чтобы пугать меня големами?

– Скажи мне одну вещь. Что, если это опять голем, которого с добрыми намерениями создал какой-нибудь другой ребе?

– Никакой он не голем. Говорят, это может быть викинг.