– Ну, а как тогда я мог эту же самую «Нийтаку» видеть в тысяче миль от Порт-Артура в тот же день? Тоже с двадцати пяти кабельтовых, и тоже трехтрубную. Может, все же вы «Тацуту» за нее приняли в суматохе?

– Нет, господа, – как отрезал Римский-Корсаков, – она по мне всем бортом отстрелялась, четыре всплеска от снарядов среднего калибра. А у «Тацуты» только пара пятидюймовок, нос и корма. Да и всплеск их от шестидюймовых я смогу отличить – богатая практика в последние пару месяцев, знаете ли.

– Господа, не ссорьтесь, – как обычно бесцеремонно встрял в разговор Руднев, – просто теперь мы точно знаем, что либо однотипный с «Нийтакой» крейсер «Цусима» вошел в строй, либо почти такую же «Оттову» уже достроили японцы. А могли и сразу оба. Ладно, как перекидаем тонн десять – ночь вам пережить хватит, – держитесь в кильватере или на левой раковине. Идем во Владивосток, а там вам предстоит вступить в командование всеми дестроерами Владивостокской эскадры.

– То есть моим «Беспощадным»? – недоуменно спросил Римский-Корсаков, прекрасно знающий, что других эсминцев во Владивостоке нет.

– Ну, им и еще одним – трофейным. Я думаю, ему подойдет имя «Восходящий»: он все же, как ни крути, – подарок от Страны восходящего солнца, – Руднев переждал смешки на мостике. – Мне тут, глядя на ваше доблестное бегство от трех японских визави, пришла в голову одна интересная мыслишка… Все, господа. Солнце уже село, сворачиваем погрузку и трогаем во Владивосток.

База Японского императорского флота Сасебо. В море у Мозампо и пролива Лаперуза. Июль 1904 года

Вице-адмирал Камимура Хиконодзе находился в новом для себя состоянии духа. Ему, пожалуй, даже не было названия в словаре самураев, ибо ни взбешенными, ни растерянными им быть не пристало. Тем более – одновременно. Увы, по результатам боя с владивостокскими крейсерами Руднева и Небогатова ему волей-неволей пришлось осваивать новые оттенки чувств и эмоций, которые, казалось, были прочно позабыты и оставлены в детстве и юности.

Самое забавное, что поначалу он искренне считал победителем в этом сражении Соединенный флот и себя. С того момента, как русские начали ворочать на обратный курс. Он тогда был совершенно уверен в том, что изувеченный «Рюрик» уже потоплен или полностью разбит бронепалубниками Того-младшего, что повреждения Второй эскадры гораздо менее серьезны, чем у крейсеров Руднева, а «Ослябя» и «Аврора» наверняка пойманы в проливе Цугару броненосцами Дева и теперь, без поддержки Руднева, обречены на гибель.

Поскольку погреба его кораблей опустели больше чем на две трети, а четыре русских броненосных крейсера выглядели еще вполне боеспособными, преследовать их Камимура не стал и приказал эскадре экономичным ходом идти на ремонт и бункеровку в ближайший порт Хакодате. Он был уверен, что никто из кораблей не поврежден сильнее его «Идзумо». Да, ему, конечно, доложили о взрыве на «Якумо» и о попадании в «Токиву», но он не мог представить, в каком плачевном состоянии находились эти крейсера. До момента, когда уже на подходе к Хакодате «Якумо» поднял сигнал «Не могу управляться. Терплю бедствие. Просьба сбавить ход».

Зная его командира, капитана 1-го ранга Мацучи, адмирал не на шутку встревожился. Этот, даже по меркам невозмутимых самураев, убийственно спокойный флегматик никогда не стал бы поднимать такие сигналы без крайней на то необходимости. Выйдя из строя влево и сбавив ход до пяти узлов, «Идзумо» последовательно пропустил мимо себя крейсера эскадры. Один за другим. Только сейчас командующему стало очевидно, во что обошлось сражение его кораблям. Если «Адзума» и «Ивате» выглядели вполне пристойно, то, когда «Идзумо» поравнялся с «Токива», на его мостике и верхней палубе, заполненной матросами, воцарилась мертвая тишина.

У крейсера отвалилась часть бронеплит верхнего пояса левого борта, обнажив брусья подкладки, а над ними уродливо громоздились обгоревшие руины кормовых казематов. Весь этот ужас сотворил один-единственный выпущенный практически наудачу восьмидюймовый снаряд с поврежденного и отстающего от боя «Рюрика». Он пробил крышу верхнего каземата 6-дюймового орудия и вызвал цепь детонаций снарядов, складированных у пушек обоих его ярусов. Попавший в последней фазе боя в образовавшуюся груду обломков еще один крупный снаряд разнес внутренние перегородки под спардеком, и по словам британского наблюдателя Пакинхема, это позволяло «видеть корабль практически насквозь».

Впрочем, хотя на восстановление боеспособности крейсера и требовались минимум два-три месяца самой напряженной работы, на которую только был способен судоремонт Японии, «Токива» мог быть отремонтирован в Сасебо. В полном объеме и без потери боевой мощи: запас британских шестидюймовых орудий в Японии был. Да и тонуть он явно не собирался, все повреждения были выше ватерлинии.

Но с «Якумо» дела обстояли отвратительно. Этот крейсер стал главной мишенью для единственного участвовавшего в бою десятидюймового орудия. Сейчас он медленно садился кормой и, по выражению главного сочинителя и декламатора хайку на «Идзумо» лейтенанта Хайокоси, «подобно усталой лошади прилегал на левый борт». Камимура помнил, как первое же попадание десятидюймового снаряда в «Идзумо» в начале боя, с запредельной дистанции в 58 кабельтовых, привело к затоплениям двух угольных ям правого борта. Этот снаряд попал в левый борт, пронзил весь корабль и взорвался уже у правого борта, расшатав и почти вырвав бронеплиты, не рассчитанные на удары изнутри корабля. Увы, несчастный «Якумо» получил четыре таких снаряда только в корпус, причем с гораздо более близкой дистанции.

Особенно опасным были второе и последнее попадания. Одним была уничтожена кормовая башня главного калибра, причем от взрыва погребов и встречи с богами корабль спасла консервативная предусмотрительность немецких конструкторов. Последний подарок с «Памяти Корейца», полученный уже в конце боя, сделал пробоину в бронепоясе в корме ниже ватерлинии. Это-то попадание, выбившее «Якумо» из строя во второй раз на десять минут, и было причиной пестрого набора сигналов бедствия. Покореженные взрывом снаряда внутри корабля переборки сдавали одна за одной, несмотря на все усилия аварийных партий по их подкреплению. Водоотливные средства работали на полную мощность, но вода прибывала быстрее, чем ее успевали откачивать. Борта крейсера, там, где они не были прикрыты броней, пестрели пробоинами от неожиданно многочисленных и скорострельных восьмидюймовок «Рюрика». Их мощные фугасные бомбы, вкупе со снарядами шестидюймовок, снесли с верхней палубы все, что не было прикрыто броней.

Если бы «Якумо» сел кормой еще на метр, он неминуемо уходил на дно. Спасла крейсер только остановка, срочная заводка пластыря и посылка дополнительных аварийных партий с «Адзумы» и «Ивате».

Позже, осмотрев крейсер, Камимура поймал себя на том, что «примеряет» повреждения, полученные «Якумо», на свой флагман – «Идзумо», который он до этого считал наиболее поврежденным. Проанализировав возможные последствия, адмирал с удивлением понял, что, получи любой из крейсеров британской постройки такие удары, он погиб бы как минимум дважды. Или от взрыва башни, в которой хранились пара десятков снарядов, за которым неизбежно последовал бы взрыв погребов, или от затоплений, вызванных тремя подводными пробоинами. Вдобавок к десятидюймовому подарку «Якумо» пережил еще две подводные дырки от восьмидюймовых снарядов.