Командир с мостика инструктировал наводчика носового орудия.

– Семен, первым не стреляй. Твой калибр крейсеру ничего серьезного не сделает, а так авось нас за своих примут и на лишние пару кабельтовых подпустят. Но как сами японцы начнут нас обстреливать, тут уж не зевай. Стреляй чаще. И точнее.

– Есть! Точнее… – отозвался Семен Зябкий. И неожиданно даже для самого себя добавил: – Спасибо вам, ваше высокоблагородие, Федор Воинович, мне очень нравилось служить под вашим командованием. Всего-то мы с вами и проходили-то с три месяца, но по сравнению с прежним нашим, с Лукиным, – небо и земля… Простите, если что не так, – молодой матрос покраснел, смутившись нахлынувших перед лицом надвигающейся смерти чувств.

– Ну-ну, разговорился тут у меня! – добродушно проворчал боцман, хлопая комендора по плечу и разряжая повисшую в воздухе неловкую паузу. – Займись лучше пушкой, пока есть минутка.

С мостика ему благодарно кивнул командир, который и сам был изрядно смущен.

Корабли сближались с относительной скоростью более пятидесяти узлов. И крейсер, который только что был силуэтом на горизонте, уже довольно отчетливо вырисовывался на фоне быстро темнеющих сине-фиолетовых облаков. Но даже с расстояния в 45 кабельтовых опознать его пока не удавалось – приближаясь с темной стороны горизонта, он как плащом был укутан собственным дымом. К удивлению команды русского контрминоносца и его японских коллег, огня крейсер пока не открывал. Японцы за кормой несколько сбавили ход и разошлись, чтобы перекрыть русским все пути отхода.

Больше всего удивлялся поведению командира крейсера Римский-Корсаков – тот вел себя явно тактически неграмотно. Выбрав курс по ветру, японец из-за своего же дыма не только не мог вести огонь, он был не в состоянии даже нормально наблюдать за ходом боя. По прикидкам Римского-Корсакова, через десять минут уже можно было пускать по опрометчиво приблизившемуся без стрельбы противнику мину. Он встал к штурвалу и, беззвучно шевеля губами, молил Бога об одном – успеть выпустить «рыбку» до того, как его кораблик будет подбит пушками крейсера.

Но, наконец, после сближения примерно на 30 кабельтовых, «японец» проснулся. Резко, на полном ходу, который на взгляд уважительно покачавшего головой Федора Воиновича был не менее 22 узлов, крейсер завалился в циркуляции вправо, разворачиваясь к подходящим контрминоносцам бортом. «Беспощадный» мгновенно отреагировал: лево на борт, курсом на пересечку! И вот он – момент истины: меньше чем через минуту левый борт выскочившего, как черт из табакерки, из облака собственного дыма крейсера окрасился вспышками залпа из почти двух десятков орудий… Еще до первого падения Зябкий успел ответить выстрелом из своей пушечки. Но к удивлению всех на мостике и на палубе «Беспощадного», рой снарядов, прогудев над ними, довольно-таки кучно лег вокруг среднего из преследователей.

Радостно вопящий «по своим лупят, бараны желтопузые» Зябкий успел отстрелять по крейсеру еще три патрона, пока не был остановлен пронесшимся над палубой слитным криком сигнальщика и командира, наконец разглядевших «противника»:

– Отставить стрельбу! Отставить! ЧЕТЫРЕ ТРУБЫ, ЧЕТЫРЕ! Это наши!

– Это же «Варяг», братцы! «Варяг»!!!

– Живем, ребята… Живем!!!

* * *

Минутами пятнадцатью ранее на мостике «Варяга» Руднев, вглядевшись в силуэты на горизонте, устроил Кириллу Владимировичу очередной миниэкзамен.

– Ну, и что мы тут наблюдаем, ваше высочество?

– Впереди удирает большой двухтрубный контрминоносец с полубаком, наверное, наш из шихаусских[12], догоняют три четырехтрубных. Явно японцы британской постройки. Или японской, с такого расстояния не различить, да и разницы никакой особой нет.

– Угу. Не различить. Мачт на преследователях сколько? Если одна – то британцы, если две – то собственной сборки. А разница, Кирилл Владимирович, в паре узлов максимального хода. Дьявол – он в деталях, опускать их не стоит.

– Так ведь за дымом ни черта не видно! И как вы только разглядели мачты? И почему мы сближаемся столь странным курсом?

– С мачты видно, вот я у марсового и поинтересовался. А идем мы, прикрываясь своим дымом как завесой, чтобы опознали нас попозже. Может быть, повезет, кто-нибудь из троих слишком близко подлезет – авось утопим. Кстати о дыме… Что-то густовато дымим, оно, конечно, для маскировки неплохо, но к чему бы это? На лаге! Ход?

– Д-двадцать четыре узла, г-господин контрадмирал, – отчего-то чуть заикаясь, ответил молодой мичман Лебедев, недавно прибывший на «Варяг» с Черного моря и исполнявший на крейсере обязанности второго штурманского офицера.

– Вы мне, любезный Виктор Иванович, очки-то не втирайте, – мгновенно вскипел Руднев, – я понимаю, что вы все тут переживаете за бедняжку Лейкова и что крейсер только что из дока, но врать мне про двадцать четыре узла не рекомендую! Сколько на самом деле на лаге?

– Сам глазам своим не верю, – оправдываясь, зачастил Лебедев, – но минут пятнадцать как именно двадцать четыре. Может, лаг после позавчерашнего боя врет?

– Так-с… Занятно… До контакта с противником сколько осталось? – строго спросил адмирал мичмана.

– Не более десяти минут.

– Гм. Ни самому в машинное сбегать не успеть, ни Лейкову на мостик. Да и негоже его сейчас отрывать. Придется снова пообщаться через амбушюры.

– Николай Григорьевич, – рыкнул Руднев в переговорную трубу, – но черт возьми – как?!

– Да ничего особо сложного, всего-то делов – форсированное дутье, предохранительные клапана зажать до девятнадцати атмосфер, дополнительная смазка опорных подшипников, ну еще пара мелких хитростей – вот вам и двадцать четыре узла на лаге. Крейсер-то после переборки машин и очистки днища. Но если мы еще час этот ход продержим, одной лопнувшей трубкой не ограничимся. Прошу разрешения снизить на два-три узла, если ситуация не критична. В противном случае… – труба донесла тяжелый вздох, – не гарантирую через три часа более семнадцати узлов. По крайней мере, до замены трубок, а это сутки на десяти узлах с выведением котлов. Решать вам.

– Так вы что, чуть не угробили мне крейсер посреди Японского моря, пытаясь достичь заведомо нереальной скорости? – снова начал закипать Руднев, вспомнив, с кем он имеет дело.

– А что, у меня таки был выбор? – донесла труба искреннее удивление главмеха. – Приказ дать двадцать четыре узла – был. Выбора – нет. Уж извините, если вам эти двадцать четыре узла не надо, то незачем было приказывать! Так можно ход снижать или дальше «pedal to the metal» изволите?

– Черт с вами, снижайте до двадцать одного, если надо. Но, в принципе, «Варяг» может стабильно давать двадцать четыре узла, без риска для машин? И если да – что для этого надо?