В останкинском буфете змеилась очередь, частью состоявшая из раздавленных только что отгремевшим совещанием «побудчиков».

Когда Настя уже приблизилась к стойке, перед ней вклинился тот самый отвязный тип, во время планерки подававший смелые реплики. Он упреждающе прорычал в ответ на возможные возражения очереди:

— Девушка мне занимала, разве не видно, что мы вместе… — Он по-свойски приобнял Настю за талию, как будто они были знакомы добрую половину вечности, после чего нежно улыбнулся: — Ая тебя везде искал… Куда, думаю, запропастилась?

Настя хотела было отбрить нахала, но тот вдруг произнес:

— Меня, кстати, Валерой зовут… Между прочим, красотка, твоя победа на конкурсе — это моя заслуга.

— Вот как? — возмутилась девушка, высвобождаясь из кольца обнимающих рук.

— А то! Это ведь я готовил просмотровую кассету для жюри! Кстати, в вашем Урюпинске, по-моему, никому не известно, что такое монтаж, пришлось собственноручно поправить твой материал… Понимаешь, красавица, монтаж — это главное на ТВ. Пусть даже картинка идеальная, но если монтаж плохой, то… Я же видеоинженер и знаю, что говорю…

— Послушайте… — взъярилась Настя, избавляясь от обнаглевшей мужской руки. — Во-первых, что такое монтаж, я и без вас знаю, во-вторых, я не из Урюпинска, а в-третьих…

— Слушай, что мы как чужие, на «вы», — возразил бойкий ухажер. — Меня зовут Валерой, кстати… Между прочим, из-за тебя я проспорил сто «бакинских»… Слушай, Настюха, с видеоинженерами нужно дружить! А то припрешься ко мне со своими долбаными исходниками, я тебе намонтирую такое, что мама не горюй…

Потом, когда они сидели за столом, перхотный Валера продолжал просвещать хорошенькую неофитку:

— Все дела в нашем «Стаканкино» знаешь где решаются? Здесь, в буфете! Здесь — сердце нашего «Стакаше-ка», за стакашеком и вершатся все назначения, все эфирные замены…

Настя огляделась по сторонам: по словам Валеры, здесь, в этой бетонной клетке, строились карьеры и крушились судьбы, завязывались официальные связи и тайные адюльтеры. За чашечкой черного кофе или чего покрепче строились планы новых передач и совершались кадровые перестановки, здесь отыскивали звезд и списывали их в небытие. За этими обшарпанными столами кроились судьбы: кто-то возносился к небесам, кто-то падал в бездну, кто-то зарабатывал капиталы, кто-то их лишался. И хотя высокая телеполитика делалась в другом месте, в кремлевских кулуарах, в правительственных коридорах, в небесных эмпиреях, но частные судьбы вершились именно здесь — среди столов с кругляшами от мокрых стаканов, среди окурков, объедков и огрызков.

— А почему наша контора называется «Стаканкиным» — знаешь? — спросил Валера и, не дожидаясь ответа, объяснил: — Говорят, однажды голливудский оператор сюда приехал… Ну, наши, конечно, перед ним раскапустились: да мы такие, да мы сякие… Да мы тут тоже не лаптем щи хлебаем… И показали гостю шикарную телекартинку: буря мглою небо кроет, шторм, валы, смотришь на экран — яйца стынут. Шикарная, говорю, картинка… Голливудец спрашивает: как же вы снимали, парни? Парни отвечают: командировка на северный флот, вышли в море, там шторм, чуть не потопли, одного смыло, камера — вдрызг… Тот головой крутит обалдело, говорит: ну вы лохи, ребята, кто так снимает? Я вам такую бурю сниму в стакане воды, что вам просто башню снесет. А ему отвечают: да мы бы тоже сняли в стакане, только свободного стакана у нас в «Останкине» не найти…

Настя рассмеялась.

— А что, Цыбалин тоже здесь обедает? — любопытно оглядевшись, поинтересовалась она.

— Главный обедает у себя в кабинете, — авторитетно ответил всезнайка. — Но начинал он во-он за тем столиком. — Он ткнул пальцем в дальний угол. — Я тогда пацаном сюда бегал, мне отец пирожные в буфете покупал. Мой папаша тоже «инженегром» здесь вкалывал.

— Инженером, — автоматически поправила Настя.

— Нет, именно — «инженегром»! — поправил Валера и объяснил: — А все потому, что мы пашем, как негры, — сверхурочно и без праздников, а платят нам за это тоже как неграм на плантации.

— Зачем тогда ты работаешь?

— А что еще делать? Знаешь, милая, ТВ — это как наркотик. Один раз хлебнул — двадцать лет лечишься. Да ты, верно, сама это знаешь…

Настя знала это.

Пообедав, приятели поднялись из-за стола.

— Второе место для общения — курилки, ну и туалеты, — продолжил экскурсионный монолог Валера. — В сортирах знаешь какие карьеры делаются… Взять хоть Гагузяна…

— Ну-ну? — заинтересовалась Настя.

— Коральку гну! Оттуда прямо руководителем программы заделался… Чего только не сделаешь, имея тугую попку…

— А ты чего ждешь? — усмехнулась Настя. — Кто тебе мешает?

— Я не по этому делу, Настюха, — с очевидным сожалением вздохнул Валера. — Я идейный гетеросексуал, за что и страдаю всю жизнь… И размножаюсь я только по любви…

— Я тоже! — фыркнула Настя, в который раз пытаясь избавиться от назойливой руки, которая так прочно оседлала ее талию, как будто имела на нее неоспоримые права.

— Годится, — обрадовался останкинский Вергилий. — Значит, вечерком идем к тебе?

— Кто идет, а кто катится колбаской по Малой Спасской! — парировала Настя.

— Свинская неблагодарность, как всегда, — с фальшивым вздохом отозвался Валера. — И это после всего, что я для тебя сделал? А?

Настя тактично перевела разговор:

— Слушай, ты, кажется, всех здесь знаешь… — Она взяла приятеля под руку, выходя из буфета. — А что представляет из себя Макухина?

— Стерва, баба с железными яйцами, — так отозвался о грудастой финансистке останкинский бытописатель.

— Она мне показалась такой милой, — возразила Настя, на излете молодости все еще сохранившая некоторую простодушную доверчивость. — Она единственная, кто на планерке вспомнил о творчестве…

— Ее творчество — это деньги! — фыркнул Валера, левый уголок его рта иронически пополз вверх. — И только деньги! Одни лишь деньги! Причем все деньги на свете она считает своими собственными. Поэтому все ее обещания нужно делить на десять. Сказала, что заплатит сотню, — сама посчитай, сколько получишь в реале… И за «джинсу» она тебе отстегнет копейки… Не то что Гагузян — тот клевый мужик на самом деле. Кстати, он не только шеф «Побудки», но и директор дирекции информационного вещания. А это тебе не хухры-мухры. Второй человек на канале.

— Гагузян? — поморщилась Настя. — Этот беспринципный хам?

— Само собой, беспринципный… Но при этом отличный парень, светлая голова! Ради идеи может даже наплевать на деньги.

— Это Гагузян протолкнул в ведущие косенького Проценко? — обиженно спросила девушка, имея в виду своего удачливого конкурента, на которого затаила детскую по своей этиологии и женскую по своим последствиям обиду.

— Не-а, Проценко откуда-то сверху спустили… Он не то племянник министра информации, не то деверь президентского пресс-секретаря… Что-то в этом роде, точнее сказать не могу.

Настя успокоилась — не в ее натуре было бороться с ветряными мельницами и министрами информации.

— А