Безупречные черты Риготт омрачились: ярость, которую она сдерживала до сих пор, растеклась по её лицу, точно чернильная клякса.

– Ещё как хочешь! – сказала она. – Ты хочешь моей «дурацкой еды» больше всего на свете.

– Не хочу! – сказал Тафф, взял ножку индейки и принялся жадно её уписывать. – Я ничего этого не хочу! – неразборчиво пробормотал он: рот у него был набит мясом.

– Прекратите, – сказала Кара.

– А то что? – спросила Риготт. – Ты ведь не могла меня остановить, даже когда обладала могуществом. А что ты собираешься делать теперь?

Тафф отшвырнул индюшиную ножку и принялся набивать рот всем подряд, до чего мог дотянуться: комками картофельного пюре, зелёной фасолью, горчицей… Кара попыталась было его удержать, но он вывернулся из рук и заполз на стол. И продолжил жрать. Ведьмы хохотали, как злорадные дети. Холодная ярость охватила Кару, ярость, которой она не ведала с тех пор, как владела гримуаром. Она уставилась на нож для мяса, лежащий на серебряном блюде, прикидывая, успеет ли схватить его и вонзить в грудь Риготт.

Тафф начал давиться.

– Отпустите его! – воскликнула Сафи. Она вскочила на ноги, держа перед собой раскрытый гримуар.

Бац! Бац! Бац!

Прочие ведьмы с размаху шваркнули на стол свои гримуары и с нетерпением уставились на Сафи, выжидая, когда она произнесёт хоть слово.

Тафф давился всё сильнее. Лицо у него начало багроветь.

– Успокойтесь, девочки, – сказала Риготт. – Незачем зря тратить страницы.

Риготт взглянула на Таффа – и заклятие спало. Мальчик выплюнул гору еды, застрявшую у него в глотке, и принялся хватать воздух ртом.

– Ни к чему было так делать, – сказала Кара, хлопая его по спине. – Это дело касается только вас и меня.

Риготт расхохоталась.

– «Вас и меня»? Ты в самом деле в это веришь? Что это некая сказочная битва между нами двоими, между силами добра и зла?

Она протянула руку и погладила Кару по голове.

– Ты мне не опасна, золотко. Ты просто пешка на игральной доске.

Кара ощутила, как нечто скользнуло внутрь её разума. Она хотела было воспротивиться этому непрошеному присутствию, но она больше не была вексари и не имела возможности сопротивляться. Риготт негромко хохотнула, прикрывая рот.

– Ой, какое смятение! Ой, какая печаль! И что-то ещё… А это что такое?

Риготт почмокала губами, точно впервые пробовала незнакомое блюдо.

– А-а! – протянула она. – Это чувство вины. Тебе до сих пор снятся кошмары о нём. О том мальчишке, которого ты убила. О Саймоне!

Кара изо всех сил стиснула спрятанные под столом руки.

– Убирайтесь из моей головы!

– Я видела, как вексари, не выдержавшие Разделения, сходили с ума, лишившись магии и, надев зелёную вуаль, – сказала Риготт. – Но ты…

Кара ощутила, как она роется у неё в мозгу, выкапывая самые сокровенные мысли.

– Конечно, тебе её не хватает, но в то же время ты как будто бы… благодарна за это? Как будто тебе хотелось, чтобы тебя наказали за всё, что ты сделала. За то, что убила того мальчишку. За то, что не сумела защитить своего папашу. За то, что заставляла неразумных животных выполнять твою волю.

Риготт морщила нос, как будто чем-то воняло.

– И даже та беловолосая ведьма, что пыталась тебя убить… Ты чувствуешь себя виноватой оттого, что не сумела её спасти!

Кара почувствовала, как голову отпустило – Риготт удалилась прочь. Вексари, похоже, не меньше самой Кары была довольна тем, что избавилась от этого присутствия.

– Ты что, всё время таскаешь в себе все эти чувства? Да как же ты живёшь-то?

Кара ничего не смогла ответить – она содрогалась всем телом от немых рыданий.

– Ты жалкая! – бросила Риготт. Она щёлкнула пальцами, и слуга тотчас поднёс ей новую пару белых перчаток, которые Риготт быстро надела вместо старых. – Ты попросту безвольная дура. А магия требует контроля, сосредоточенности, концентрации. Хорошо, что я лишила тебя могущества – ты не заслуживаешь того, чтобы быть ведьмой!

«Она права! Столько могущества – а я не сумела спасти ни папу, ни маму… Правы были наши деревенские… Ни на что я не гожусь… ни на что…»

– Однако ты, как-никак, освободила меня из этой адской пещеры, – продолжала Риготт, – и за это я тебе признательна. Если бы не ты, ничего из всех этих чудес не приключилось бы. Я хочу, чтобы ты помнила об этом, когда наступит конец.

Она махнула на Кару рукой и развернулась к Сафи.

– А вот ты – ты довольно занятное существо. Ты сумела остановить Коралиса. Это впечатляющее деяние, но, насколько я знаю, этим твои таланты не исчерпываются. У тебя ведь бывают видения? О будущем? Не было ли у тебя видений в последнее время? Не видела ли ты гримуара, сшитого заново из четырёх разных частей?

«Риготт знает о видении, которое было у Сафи тогда в тюрьме, – подумала Кара. – Это-то и есть истинная причина, почему мы здесь».

– Нет, про гримуар я ничего не видела, – сказала Сафи, даже не особо скрывая, что говорит неправду. Бесполезно что-то скрывать от человека, который в любой момент может залезть тебе в голову.

– Ну же, Сафи! – сказала Риготт. – Этот гримуар – очень важная вещь. Это гримуар принцессы Евангелины. Самый первый. Все прочие гримуары вместе взятые обладают лишь тенью его могущества. Поэтому сейчас я тебе задам очень важный вопрос. Знаешь ли ты, где спрятаны четыре части гримуара?

Сафи покачала головой.

– Я тебе верю. Однако ты можешь узнать это для меня. Я могу тебя научить, как управлять твоим даром. Благодаря моим наставлениям ты можешь стать могущественной провидицей. Мы можем помочь друг другу. Я надеюсь, этот ужин показал тебе, что я не лишена милосердия. Я могла бы погубить твоих друзей. Могла бы заставить тебя делать всё, что я захочу. Но я не стану.

– То есть вы нас просто отпустите? – спросила Сафи.

– Ну, если хочешь. Но тебе вовсе незачем возвращаться обратно на мороз. Ты куда лучше этих двоих. Оставайся тут. Твоё место здесь.

– Моё место рядом с ними.

Кара боялась, что Риготт опять разгневается, однако она лишь улыбнулась – и это почему-то было ещё хуже.

– Ну что ж, ступай. Ты свободна. До городских ворот всего час ходьбы.

Она подалась вперёд, заглянула Сафи в глаза.

– Я даю тебе сутки на то, чтобы передумать. Ну, а после этого – возможно, я сама заставлю тебя передумать.

Пентова Цитадель сводила с ума, кружила в водовороте запахов, звуков и людей. У Кары, как только миновали городские ворота, тут же заболела голова. Слишком много всего и сразу творилось вокруг, уследить было невозможно. Из труб приземистых зданий валили чёрные облака, окутывающие улицы туманом, который вызывал неудержимый кашель. Грохотали фургоны. Орали младенцы. Говор, крики, вопли. Жареное мясо, жареная рыба, немытое тело. Волна народа несла их вперёд, точно морской прилив. Невозможно было ни остановиться, ни сменить направление, ни замедлить шаг. Оставалось только двигаться вперёд вместе с толпой и стараться не потерять друг друга. По улицам расхаживали торговцы, шумно рекламируя свой товар. «Отличные зеркала! Сладкие конфеты! Шляпы с перьями!» А цены! Ну и цены! Каре очень хотелось отмахиваться от этих торгашей, но она боялась хоть на секунду отпустить руки детей. По тому, как зачарованно сияли их глазёнки, было ясно, что они немедленно куда-нибудь убредут. Они прошли одной улицей, свернули на другую, понятия не имея, куда идут, будто вода, перетекающая из трубы в трубу. Вокруг были угрюмые тёмные переулки, где обитали подозрительные люди в широкополых шляпах. Сильнее всего смущало Кару немыслимое сосуществование богатства и нищеты. Женщина в мехах, со свешаровыми серьгами в ушах невозмутимо переступала через голодного бродягу, дрожащего на мостовой. Новенькое здание громоздилось бок о бок с ветхой хижиной. Ароматы дорогих духов и вонь гниющего мусора вместе были решительно невыносимы.