не была больна. Может, и порчи не было.

Хозяина дома будто обвинили во лжи. Его шея и лицо медленно налились кровью. Седина на висках стала ярче. Лицо превратилось в восковую маску. Голосовые связки задубели, и голос прозвучал, как удары деревянной колотушкой по дереву:

– Ты что сказал, Ахим?

Тот суетно закрутил головой, ища поддержки в толпе. Но толпа помалкивала, лица потупились, отводили глаза. И Ахим растерянно, будто беззубо прошамкал:

– Так вот, пускай твой гость выйдет к людям и скажет.

Хозяин дома сердито насупился:

– Ты не веришь, Ахим?

Тот широкой ладонью вытер губы и с усилием, толчками прошелестел:

– Так вот, тебе верим, мы сами видели ее. Но люди говорят, нельзя так быстро излечить. Дьявольское это. Дьявольское. – А за спиной у себя услыхал ободряющий въедливый шепот: «Так, так, Ахим, так». Он оглянулся, перед глазами, как вспышка, мелькнуло незнакомое ему лицо Прондопула и погасло, словно ничего не было. Ахим громко икнул от удивления и неожиданно зевнул.

Старый Арам крепко сжал губы, мышцы налились тяжестью. Медленно развернулся, нажал на дверь и шагнул через порог внутрь.

Толпа будто в едином порыве выдохнула воздух, расслабилась, зашуршала одеждами.

Ахим не двинулся с места.

Ждали недолго. Скрипнула дверь и в проеме показался Йешуа. Молча осмотрел гурьбу, потом спустился со ступени, сцепил ладони на животе.

Ахим увидал худое обветренное лицо и руки с сухой папирусной кожей, как у бездомных бродяг, истоптанные сандалии, истрепанные полы одежды, в какой по галилейским и окрестным землям обычно бродят неприкаянные нищие. И чуть воспрянул и повысил тон голоса:

– Так вот, люди хотят знать, кто ты, бродяжий человек? Как ты снял порчу с той, кого хотел забрать Бог? Это деяние от дьявола.

– Мое имя Йешуа, – ответил он.

Толпа отшатнулась и загомонила. Слухи об Йешуа уже доходили до селения, слухи обвиняли его в дьявольщине и колдовстве. Солнце грело все сильнее, но не оно выплавляло у селян пот, кожа покрывалась испариной из-за возникшего страха. Гомон медленно умер, дыхание остановилось, наступила тишь. Толпа обомлела. Слухи подтвердились.

Ахим оторопел и стал спиной вжиматься в застывшую массу людей. И снова перед ним мелькнуло лицо Прондопула, и разнеслось пронзительное дыхание. Ахим сжался, как перед прыжком.

Напряжение росло, вот-вот кто-нибудь мог присесть, чтобы выхватить камень из-под ног и бросить в Йешуа. Но в эту минуту дверь снова скрипуче пропела и наружу выступил старый Арам, выводя за руку Сусанну:

– Люди, не надо бояться, – крикнул он сильнее обычного. – Он спас мою дочь! Он принес радость в мой дом! Я благодарен ему! Посмотрите на нее, она перед вами. – Толкнул девушку вперед себя к толпе. – Ахим, ужели ты хотел, чтобы она умерла? А ты, Садок? А ты, Ефам? А ты, Хаем?

Девушка остановилась против Ахима и дотронулась до его руки. Тот вздрогнул, прикусил губы и почувствовал, как тепло ее пальцев расслабляет его мышцы. Заулыбался, оглянулся, прожевал:

– Сусанна, живая. – И спиной ощутил, как напряжение толпы гаснет.

В затылок ему задышали, повторяя имя девушки. Она отпустила руку Ахима и сказала в толпу:

– Я здорова.

– Вы видите ее, – добавил отец, – она здорова, – и за локоть потянул дочь в дом.

Гурьба качнулась, наполняясь оживленными голосами.

Йешуа с тревогой в душе наблюдал за происходящим: любая толпа была непредсказуема, ему уже приходилось испытать это. Убрал руки с живота, впитывая глаза толпы.

Ахим взглядом проводил девушку с отцом, моргнул на хлопок двери и остановил зеницы на Йешуа:

– Так вот, путник, – проговорил с заминкой, не решаясь произнести его имя, – ты поднял Сусанну на ноги, но люди, – потоптался чуть-чуть, помялся, кашлянул, – люди сомневаются.

Толпа за его спиной стала прислушиваться.

Йешуа вздохнул, наклонил голову и спросил негромко, стараясь погасить оставшееся в гурьбе напряжение:

– В чем ты сомневаешься, Ахим?

Тот выпятил губы.

– Так вот, – не смотря в глаза Йешуа, с напором пропихнул сквозь голосовые связки, – до селения дошли слухи, что в твоих исцелениях, – надавил на последнее слово, – зло!

Толпа закивала головами, но было непонятно, то ли она подтверждала слова Ахима, то ли соглашалась со слухами.

Йешуа провел ладонями по одежде и сделал короткий шаг к толпе. Он был одного роста с Ахимом и глядел тому прямо в лицо.

– Какое зло ты видишь в том, что болезнь ушла из Сусанны? – спросил ровным голосом. – И почему не видишь добра в ее выздоровлении?

Ахим задвигал головой, через одежду поскреб пальцами тощий живот и громко причмокнул:

– Так вот, давно известно, странник, нет добра без зла. – Наморщил низкий лоб, почесал короткую шею. – На тебе потрепанная одежда и стоптанные сандалии. Ты бродишь по селениям и кормишься подаянием. У тебя нет никаких снадобий, но ты изгоняешь недуг и немощь. Разве самому человеку под силу такое? Молва идет, что тебе помогает дьявол.

Изнутри толпы, из вороха одежд, пробился новый напряженный шепот.

Йешуа переждал, пока шепот уляжется, удержал взглядом глаза Ахима и ответил:

– Злые слухи, Ахим, разносят злые языки. Мое снадобье это мое слово. Оно от Бога. Не верь слухам, Ахим, верь тому, что видишь своими очами.

Ахим напряг зрение так, что вежды вылезли из орбит и заслезились. Вытер слезу тыльной стороной ладони и надрывно задышал. Жиденькое разноголосое колыхание прошлось по толпе. Ахим мотнул головой и с прежним упорством растянул пересохшие губы:

– Ты говоришь верь очам, но зеницы не видят всего. Известно, что дьявол может принять любое обличье. Глаза не видят, кто таится за этим обличьем, и не видят, что кроется за словами. Ты исцелил Сусанну, но что это за слово, если оно – снадобье? Ты – один. А всем известно – верь не одному, верь многим.

Йешуа с сожалением покачал головой:

– Еще известно, Ахим, слепому все представляется черным. Чтобы поверить одному, надо на себе испытать силу слова. Почувствуй это, Ахим. Твои глаза останутся без света, пока не вернешься домой. А когда снова увидишь, ты поверишь одному.

И Ахим внезапно погрузился в темноту. Лихорадочно схватился за лицо, провел пальцами по векам, с ужасом осознавая, что ничего вокруг не видит. Расширил глаза, повернул лицо к солнцу, но кругом стояла пугающая тьма. Ахим начал испуганно шарить вокруг себя ладонями, пытался уцепиться за что-нибудь или за кого-нибудь, но все отшатнулись. Ахим сглотнул стон и, размахивая руками, сделал первый шаг со двора. Споткнулся о камень и грохнулся животом в пыль. Жуть прошла по телу. Он стал просить Йешуа вернуть зрение, но услыхал:

– Слеп не тот, кто не видит других, но кто