Мы с Поупом работали весь день с утра до ночи: он над своим произведением, я – над своим; ели печенье и пили подслащенный чай во время обеденных перерывов. Поуп работал над великолепной, размером от пола до потолка, картиной на холсте. Он пытался изобразить футуристический Лондон после апокалипсиса – темный, мрачный и очень серый. Пока что он задавал общие тона и колорит на холсте. На данный момент замок был совершенно пуст, если не считать горстки сотрудников и моего отца, который отсиживался в своем кабинете. Во время ужина мы с Раффом отправлялись в ближайший город за рыбой и чипсами и возвращались сытые, довольные и слегка пьяные от ледяного пива. Поппи по-прежнему присылала мне сладости, и иногда мы с Поупом подсыпали шоколадные шарики в наш утренний кофе и выпивали его перед началом рабочего дня.

В пятницу студенты летней сессии начали прибывать в замок. В субботу они собирались пронестись по коридорам в потоке писка и хихиканья, готовясь к занятиям в понедельник. Мы с Раффом избежали всей этой суматохи, одолжив папину лодку и плавая на ней по Темзе все выходные, напиваясь дешевым вином. Солнце светило так ярко, что его лучи проникали сквозь кожу. Мои веснушки вылезли наружу, а волосы стали золотистыми и мягкими. Маленькие морщинки возле глаз появились снова, и это означало, что я наконец-то улыбаюсь.

В воскресенье мы поставили лодку на якорь у небольшого холма и устроили пикник. Поуп жонглировал фруктами.

– Лови! – командовал он, когда я меньше всего этого ожидала, бросая виноград и абрикосы мне в рот. Он всегда пребывал в хорошем настроении, веселый и добродушный – совсем не такой, как измученные, хмурые художники, среди которых я росла. Только я понимала, что лучше не размышлять над тем, что за его невероятно яркой улыбкой скрывается тьма.

– Как поживает твоя сестра? – спросил он ни с того ни с сего, когда мы оба решили окунуть ноги в ледяную воду.

Я нисколько не сомневалась, что Рафф совершенно не интересовался Поппи. Я выросла с ним и знала его вкус. Ни я, ни Поппи не подходили ему. Он увлекался милыми, но сумасшедшими. Акцент на последнем. Все девушки, с которыми он встречался в Карлайле, бросали учебу из-за плохих оценок, отчислялись или исключались. Будь то употребление наркотиков, дисморфия тела[42] или порезы и тяжелая депрессия, у них всегда находилась причина исчезнуть.

Обычная скучная жизнь надоела ему до смерти, и я знала, что даже моя слегка готичная сущность была слишком мила для чего-то большего, чем дружба. Возможно, неоднозначная версия Всех Святых – с крашеными волосами и странной одеждой – все равно была бы слишком ванильной. А Поппи он считал недотрогой с глазами ангела.

– С ней все в порядке. Ей очень нравилась Калифорния, – осторожно сказала я, думая о ее времени до разрыва с Найтом. – Но, кажется, она счастлива вернуться в Великобританию.

– Поппи отлично вписывается в компанию калифорнийских девушек. – Рафф засунул виноградину в рот.

Я отмахнулась от его комментария.

– А Вон Спенсер? На каких условиях вы двое сейчас общаетесь?

Мне хотелось рассмеяться, потому что кто знал? В последний раз, когда я его видела, он спас меня от пожара, прежде чем пообещал устроить мне ад. Никто не знал, что Вон думал, в том числе, как я подозревала, и о самом Воне. Видит Бог, я перестала пытаться понять его.

– Не имеет значения. – Я рисовала круги на воде кончиком пальца ноги. – Я хочу остаться здесь. Я хочу работать с Гарри, папой и Альмой. С тобой. Если это означает терпеть ублюдка в течение шести месяцев, так тому и быть. Он больше не король школы. И если он попытается причинить мне боль, я позабочусь о том, чтобы он исправился.

Поуп усмехнулся.

– Что? – нахмурилась я.

– Придурок закалил тебя, – заметил он, вставая и тряся своими мокрыми ногами перед моим лицом.

Я попыталась ударить его по бедру, но он взял меня за руку, которой я потянулась в его сторону, и поднял меня. Я не хотела возвращаться в Карлайл. Коридоры будут забиты студентами, туалеты навсегда заняты, и мне придется снова ходить в шлепанцах в душ, чтобы избежать грибка. Я буду скучать по тишине и уединению, когда со мной были только папа и Рафферти.

– Я закалила себя. Так называемый ублюдок не имеет к этому никакого отношения, – прошипела я.

– Такая дерзкая для Девы, – сказал Рафф, напомнив мне, что он являлся младшим братом у двух любительниц гороскопов. – Я вспомнил, что скоро твой день рождения. Могу ли я подарить тебе что-нибудь особенное?

У меня было кое-что на уме, но сейчас не время просить об этом. Идея была настолько безумной, что я знала, что ему это понравится. Хотя это была не та вещь, которую обычно дарят подруге детства. С другой стороны, мы с Раффом оба были совершенно ненормальными, и он никогда не уклонялся от странных вещей.

– Да, на самом деле, но тебе придется держать свой разум открытым.

– Мой разум открыт. Художник с закрытым разумом подобен танцору без ног. – Он подмигнул.

Мы собрали свои вещи и запрыгнули в лодку. Пока мы плыли нашим путем, возвращаясь в замок, начал моросить первый дождь в этом сезоне. Лето подходило к концу, а вместе с ним и мои несколько недель непрерывного блаженства. Наступит понедельник, и все должно было измениться.

Я не была готова, но в то же время чувствовала, что созрела для чего-то, что не могла описать. Воздух был насыщен возможностями. Я никому не рассказывала, над чем работаю. Я хотела помочь Вону доставить его работу в Тейт Модерн, а затем показать свою частным галереям в надежде получить хорошую стажировку.

Кое-что пришло мне в голову, когда Рафф ставил лодку на якорь и помогал мне запрыгнуть на траву. Я закинула рюкзак на плечо и нахмурилась, глядя на него.

– Знаешь, я так и не удосужилась спросить, кого ты выбрал себе в помощники.

Логично было предположить, что он спросил бы меня, как только мы узнали, что я не прошла, но он так и не сделал этого. Я не поднимала эту тему, потому что тема стажировки была такой болезненной, такой чувствительной для меня. Какое-то время я вообще едва соглашалась говорить об этом.

Рафф улыбнулся своей самоуверенной улыбкой и дал мне ответ, от которого земля задрожала у меня под ногами.

– О, я ее даже не знаю. Она написала мне душераздирающее письмо о том, как сильно хотела попасть сюда, и, честно говоря, помогло то, что ее отец вложил восемьсот тысяч фунтов в выставку, которую я запланировал на следующее лето. Ее зовут Арабелла Гарофало. Вообще-то она тоже из Калифорнии. Возможно, она могла бы стать твоей подругой.

Маловероятно.

И хотя это был еще один жестокий поворот событий, я уже особо не удивлялась. Придумав для Раффа какой-то предлог, я немедленно ушла, кровь отхлынула от моего лица, а ярость наполнила сердце.