– Тебе меня не поймать, – сказала я ему в спину.

Вон был крупнее меня, но он не был Халком. Прыгать в бассейн имело больше смысла, хотя мне пришлось бы сделать рывок и надеяться, что я не упаду на бортик. Черт возьми, более вероятно было надеяться, что в последнюю минуту меня спасет летающий единорог.

Он повернулся ко мне, кипя от злости.

– Ты сделаешь, как я сказал, или сгоришь заживо. Мне действительно все равно. Это предложение работает одну минуту. Я не собираюсь тратить свою жизнь, чтобы спасти твою, Хорошая Девочка.

Вон выскользнул в окно, не оглядываясь на меня. Я поняла, что это все же большее, на что я могла надеяться. Все остальные разбежались. Поппи, наверное, даже забыла, что я находилась в доме.

Я подбежала к окну и увидела, как Вон спускается по крыше, а затем прыгает на террасу. Он отступил назад, наблюдая за мной своими спокойными, безжизненными глазами, и ждал, когда я прыгну. Я держалась за оконную раму, дрожа всем телом. Во мне не осталось ни одной косточки, которая хотела бы этого. Я пыталась убедить себя, что он поймает меня, что он говорит это не для того, чтобы дать мне умереть. Вон не стал бы тратить силы, чтобы забраться наверх только для того, чтобы понаблюдать, как я падаю навстречу собственной смерти.

– Я не открывала им твой секрет. – Мои пальцы вцепились в деревянную оконную раму, осколки стекла пронзили кожу, как маленькие лезвия. Полицейские обшаривали второй этаж. Я их слышала. Они найдут чердак, а потом и меня. – Скажи мне, что ты мне веришь, и я прыгну.

– Какая разница? – Он обнажил клыки, уставившись на меня с наигранной скукой.

Огонь распространялся, лизал траву и приближался к нам с удивительной скоростью, хотя Вон, казалось, совсем не возражал. Мы уже были в опасной ситуации, близки к тому, чтобы быть пойманными.

– Потому что это правда, – закричала я.

Наши глаза встретились в темноте и на мгновение задержались друг на друге.

– Я тебе не верю, но все равно поймаю, – сказал он. – Я всегда буду ловить тебя, как долбаный идиот.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты забавляешь меня.

– Почему?

– Потому что я, мать твою, не хочу тебя убивать! С тобой слишком весело возиться. А теперь. Прыгай. Вниз.

Я прыгнула с закрытыми глазами, не ожидая, что это сработает, но Вон бросил вызов гравитации и каким-то образом поймал меня в стиле медового месяца, все еще умудряясь не упасть назад. Как будто моя попка точно знала, как приземлиться в его ладонь, моя спина уперлась в его другую руку. Одним плавным, непрерывным движением он побежал к задней части моего дома, не обращая внимания на огонь у своих ног, крепко прижимая меня к груди.

Он толкнул меня за кусты, затем присоединился ко мне, укрываясь и прячась. Холодная, влажная земля стала желанным облегчением после танцующего пламени, и я вздрогнула от удовольствия, сделав чистый вдох – как раз вовремя, когда пожарные начали перекрикиваться и включать шланги.

Мы наблюдали за ними из-за больших кустов.

Мы в безопасности, подумала я. Он спас меня.

И все же я не могла поблагодарить его. Не после того, что он сделал с Арабеллой. Не после того, как он назвал меня лгуньей. Не после того, как он столько раз унижал меня перед людьми, которых я ненавидела.

Я мечтала пронзить его сердце острым мечом, и этот акт доброты и героизма каким-то образом только ухудшил ситуацию.

– Почему тебя это вообще волновало? Ты сказал, что твой отец владеет полицией.

– Я бы ушел невредимым. Ты же, с другой стороны… – Он замолчал, наблюдая, как пожарные бродят по моему заднему двору.

– И тебе не все равно, потому что?..

Он повернулся, чтобы посмотреть на меня.

– Я еще не переспал с тобой.

Мне бы хотелось, чтобы ты не приезжал в Англию.

На мгновение я не поняла, что произнесла это вслух, как эти горькие и злобные слова сорвались с моих губ. У меня возникла сильная потребность причинить ему ответную боль. Чтобы отомстить. А потом тоже спасти его. Быть равной ему. Бог и смертный, бросающий вызов всем трудностям.

– Подожди, пока я доберусь туда, Джи-Джи. Ты пожалеешь, что я не умер.

Ленора

Никто не упоминал о вечеринке после того, что случилось.

Ни на следующий день, когда папа, Поппи и я сели в самолет до Хитроу, ни в последующие дни, когда все вернулись в Англию: папа и я – в замок Карлайл, который пустовал из-за летних каникул (летняя сессия еще не началась), а Поппи – в наш дом в Хэмпстед-Хит.

Поппи, естественно, предположила, что я сбежала с чердака самостоятельно – она не знала, что я уронила ключ, – и я не стала ее разубеждать. Когда папа расспрашивал нас о том, что произошло той ночью, мы обе были непреклонны в том, что от зажженной сигареты загорелись кусты, и мы вызвали пожарных.

Естественно, полиция Тодос-Сантоса тоже приехала для расследования. И когда они пришли к заключению, они поддержали эту версию событий. Все, что им было нужно, – это один наклон головы от Вона Спенсера. Он не шутил – его семья действительно правила этим чертовым городом.

Я не злилась на Поппи. Она никак не могла знать, что я в ловушке. У меня не было с собой телефона, и, когда я уронила ключ, там было так много шума и суеты на заднем дворе, она, конечно, скучала по этому. Но была одна настойчивая часть меня, которая задавалась вопросом, почему она не искала меня – по крайней мере, не проверила.

Несмотря на то, что я была в Беркшире, а она – в Лондоне, Поппи все равно каждый день присылала мне свежую корзинку чего-нибудь сладкого. Иногда в дверь моего общежития стучал курьер. Иногда папа оставлял ее подарок на пороге моей комнаты. Иногда он просто появлялся на моем ночном столике по утрам. Это был ее молчаливый способ сказать, что она переживает и что такого больше не повторится.

Извинения приняты, сестренка.

Мое слишком короткое лето пронеслось красочным, жарким пятном. Поуп катался на яхте на Сейшелах со своими родителями и двумя старшими сестрами. Я очень сомневалась, что он потратил время на подготовку к стажировке. Я не знала, что задумал Вон, но была уверена, что это связано с каким-то сатанинским ритуалом, игрой с ножами и пытками младенцев.

Что касается меня, то я отсиживалась в своей новой комнате в замке Карлайл на этаже для персонала и стажеров, поглощая книгу за книгой, время от времени здоровалась с папой в коридорах и планировала свой следующий проект. Новая комната была обставлена и украшена вещами, которые папа нашел в моей старой комнате, вещами, которые я купила вместе с мамой, когда мне было двенадцать: простынями и подушками из «Кошмара перед Рождеством»[40] во время нашего визита в Стратфорд, плакаты The Cure из Кэмден-Тауна, фотографии из моего портфолио – пожелтевшие и устаревшие, скрученные по краям – прикреплены к стенам. Даже мамино цветочное одеяло все еще было там, и когда я глубоко вдохнула его, зажмурив глаза, то могла поклясться, что почувствовала слабый аромат ее свежего парфюма и сладостей.