– А если не очень, так почти десять часов сэкономим. На платформе не пешком. Что зря ноги топтать?

Платформа мотала масляные канаты и поднималась все выше и выше. Уже на шесть уровней поднялись выше опасного.

Я к Ключу потянулся. – Хватит.

Вдруг – Бам!!!

Взвыли блоки. Из стойки сверкнуло голубыми искрами. Платформа покосилась, но устояла. Не рухнула со всей высоты, канаты только гудели, словно живыми стали.

– Вот, тебе и авария – промычал я. Вера сзади обняла. Глаза круглые. Совсем не как у Изгоя.

– Приехали, Самсон? – Я кивнул.

– Дальше «пехом» – Я скинул с крюка на поясе страховку. Посмотрел на карабин. Завертел его так, что он в зубастую кошку превратился и раскрутил веревку, целясь в перила на переходе.

– Кривенько платформа встала. Не в раз на переход выберемся, но ничего. Не в первой нам по веревкам лазать. И сам вылезу и Веру вытащу и припасов не забуду.

Бросил я крючок. Тот свистнул над ухом. Утянул змеисто веревку из рук и засел прочно в пяти метрах в гнутых ржавых перилах ограждения. Я ногами уперся крепко. Что есть силы, потянул веревку на себя. Скрипнули канаты вверху, ничего. Удержали. Поплыла платформа к ограждению.

Медленно я ее тянул. А вдруг сорвется там, что ни будь? И… Р-раз… И… Два… На «четыре» остановился. Всего – то до ограждения метра полтора осталось.

– Сама переберешься? – Веру спрашиваю. Та фыркнула презрительно.

– Что, я не Изгой, что ли? – И… Показала мне язык. – А у меня сердце екнуло. Шершавый. Белый и в трещинах весь. Беда. Поелозил во рту своим языком. Сухой как наждак и больно.

Ни слова ей не сказал. Да, и говорить, то больше нечего.

Натянул веревку покрепче.

– Верунь… – Говорю ей. – Захлестни петлю на поясе. Вдруг сорвешься?

– Да ты что? – Обиделась Вера. – Чтобы я с каната сорвалась?

– Ладно… – Кивнул я головой. – Только все таки осторожней… А? – Вера подскочила ко мне, смачно чмокнула в щеку и бросилась к перилам.

Я сжал зубы.

– Женщина – одно слово. Чем она в голове думает – никому непонятно.

– Мне, так совсем понятно быть перестало.

Вера быстро и ловко, цепляясь руками и ногами, перебралась с платформы на площадку уровня и встала на ноги. Посветила в меня фонарем со Светляками.

Усмехнулась задорно. Вроде как. – Давай посмотрим как теперь ты.

– А мне что? А у меня эти канаты уже давно из пальцев растут. Я даже думать не стал. Захлестнул петлю на поясе на всякий случай. Встал на перила.

Толкнулся сильно и перелетел-перепрыгнул на площадку.

Рядом Верой встал. А она зубами клацает.

Весь лоск с нее слетел.

– Ты что? – Чуть ли не кричит. – Совсем с ума сошел?! Ты же сорваться мог!

Не стал я ей ничего отвечать. Дернул деловито за специально оставленный шнур.

Узелок на причале отвязался медленно и вся страховка на руках повисла. Не надо и бросать – пригодится еще. Узелки «замочные» мы с детства вязать привычные, а вот Вера, не знала, походу про такой узелок. Напугал.

– Пошли, егоза. – Она глазами сверкнула. Склянку со Светляками поправила и пошла впереди. Молча. Подбородок вверх. Гордая, неприступная.

– Обиделась на меня. А за что, спрашивается? За то, что показал, что я не хуже ее по канатам лазаю? Вот и разберись.

– Верунь, а Веруня. Ну хватит дуться то… А? – Придумал я ее на ласку да нежность измором взять.

Тронул ее за плечо под скаткой. Отдернулась, пошла быстрее.

– А, я ее все равно ласково называть буду. Оттает. Куда ей деваться то?

– Улыбаюсь. Говорю нежно, а сам смотрю, как шагает медленнее, да плечи опускаются.

– Вера, Светлячок мой не наглядный. – А сам помолчу, да снова.

– У меня, ведь, только про тебя забота. Вот пойдешь – да упадешь. У меня Светляки здоровее.

– Ну, ладно, Самсон-гудрон. – Остановилась. Повернулась ко мне. Пальцем с ногтем облупленным в скатку тычет.

– Только потому, что Светляки мои старые – позади тебя пойду. – Я головой кивнул тихонько – вдруг снова ругаться будет?

– А потом «на спор» «замковые» узелки вязать будем, кто больше за минуту навяжет – тот и лучше Изгой. Понял?! – Я кивнул, улыбку прячу. Обыграл я ее, а виду не подал.

Пошел, как и раньше шел. Легко, мерно. Ножку тяну, перекрытие трогаю. Оп – шажок. Оп – другой.

Быстро получается. Ходко. Коридор длинный гулкий.

Светляки стараются, светят изо всех сил. Покормить бы их, да некогда. Торопимся. Песню им, спеть? Да не знаю я песенок.

– Верунь!

– Чего тебе?

– А, ты песенки хорошие знаешь? Вы же – девчонки больше нас песенок знаете. Я вот – насилюсь, а все равно больше трех не вспомню. У вас голова другая. Знаешь?

– Знаю – Отозвалась Вера. – Много знаю. Подумала, да и запела негромко. Хорошо запела. Такие песни до печонок продирают и слезу из глаз давят.

Я сморгнул, поправил каску. Светляки бирюзовыми сполохами заиграли – значит и им нравится. Значит и песня хорошая.

– Иду я себе слушаю. Щемит сердце, а голова сама по себе работает. Долго же мы идем. Давно идем. Можно было бы уже и привал устроить. Не меньше десяти километров отмахали. Почти три часа идем.

– А Вера закончит песню. Подумает, немного вспоминая, и снова принимается петь.

– Хорошо у нее выходит. То грустно, то весело.

– Так оно намного лучше по уровням шагать.

– А я вот о чем подумал, даром, что заболтался сам с собой.

– Воздух свежее стал. Сырее и свежее. Я знаю как вода, и чистый воздух пахнет, и сквозняк стал сильным.

– Так бывает, когда реакторы разную температуру дают. Истопников за это и не ругают. Механики с Химиками все точно рассчитывают. Для того, чтобы воздух в Городе не застаивался и чистый воздух с плантаций и оранжерей по всем залам и норам проходил их специально по-разному греют.

– А здесь то что? Высоко уже совсем. Ни Истопников уже на этих уровнях нет ни реакторов, ни угля.

– Тот, что в мешке моем по загривку стучит – не в счет. Он и нас-то едва согрел. Куда ему в целом уровне сквозняк сделать? Неужели Крыша рядом. Все как думалось, выходит.

– Если Крыша холмиком так мы в нее и упремся.

– А если сквозняк имеется – это значит, что в Крыше-стенке проходы есть.

– Под Небо. – Я остановился.

– Ты чего, Самсон?

– Воздух шевелится, Верунь. Он ведь как вода в трубе. Куда тянет его – туда и течет, дыра, где то. – Я послюнявил палец и поднял над головой.