И еще… Никогда, ни за что, и ни при каких условиях, как бы вас ни оскорбили и ни унизили, не введитесь на провокации. Да, официальные магические поединки разрешены. Но только в том случае, если вы сможете доказать вину своего оппонента и кто-то подтвердит нанесенное вам оскорбление или засвидетельствует преступление, совершенное против вас.

— Так это же один из основных законов магического мира, разве нет? — поправив очки на носу, робко вмешалась Курьяна.

— Верно, — подтвердил ректор, галантным жестом отпуская из аудитории наконец-то пришедшего в себя помощника. И вовремя: бедняга только очухался, быстро пробормотал извинения и судорожно начал собирать разбросанные учебники… как Ирисэль тут же, словно невзначай, выставила в проход между партами точеную, стройную ножку, обтянутую тонкой кожей штанов, опирающуюся на тонкий, хрустальный каблучок!

Явно зачарованный, иначе подобная обувка на самом деле и дня бы не просуществовала.

Эльфы, что с них взять?

— На турнире это правило соблюдается в несколько раз строже, — вмешался в разговор тот самый «кое-кто», с которым таинственно переглядывался ректор. А именно Ворон, все это время молча сидевший на подоконнике. — Если у вас не будет серьезных доказательств вины вашего противника, дуэль не просто не состоится. Вы будете тут же привлечены к ответственности за лжесвидетельство и отстранены от турнира, затем и от занятий. А после ваше дело будет рассматривать суд. То, что в вашем положении, это не только недопустимо, но и просто смертельно опасно, думаю, объяснять не стоит?

В наступившей тишине было слышно, как скрипнули мои зубы.

Конечно, остальные, наверное, всерьез прониклись ситуацией. Кроме меня — мне было хуже всех, хоть об этом и знала только я.

А дело в чем? А дело в том самом пресловутом магическом законе.

Без доказательств я не могла предъявить никакого объявления Ворону, даже самого обычного, без вызова на поединок чести или магическую дуэль. Трактуя этот закон человеческим языком: ляпнул — отвечай.

Нет, я сильно сомневаюсь, что инициированный некромант дойдет до высших инстанций, если я обвиню его в краже моих перчаток. Но, даже если так, значит, мне придется во всеуслышание сообщать о моем проклятии, из-за которого приходится пользоваться артефактами (незаконно изготовленными Ольри, кстати), которые вроде бы как и украл Ворон, чтобы поделиться своей силой, показывая тем самым, насколько он мне доверяет.

Но тут возникает вполне логичный вопрос… а мне его доверие зачем? И по каким, одному ему известным критериям выбрал именно меня? Нет, про схожесть сил я молчу, это всем понятно, с магом другой специфики он бы поделиться не смог. И все-таки…

Почему именно я?

Допустить некую симпатию мало незнакомого некроманта я еще могу, благо мне на это явление активно намекают со всех сторон сразу. Но не до такой же степени я ему нравлюсь, чтобы делиться собственной силой!

Этот фактор, кстати, стал решающим, почему я все-таки промолчала и не выдвинула старосте некромантов не единой претензии. На самом деле все очень просто.

Я знала об этом законе все и даже больше, уже с ним сталкивалась. Если нет доказательств тому, что тебя оболгали, оклеветали, оскорбили или на тебя напали, «невиновному» магу предоставляется право первого магического удара в Поединке Чести. Если он все-таки состоится или на нем настоит оклеветанная сторона.

А прочувствовав на собственной шкуре всю мощь Ворона, теперь я понимала отчетливо, что один единственный его удар меня размажет так, что даже в кулек ссыпать будет нечего…

На одни и те же грабли я дважды не наступаю, мне первого раза хватило за глаза.

— Ага, — ответив за всех, откровенно зевнула эльфийка, прикрыв рот ладонью.

Ректор с капитаном переглянулись. Нехорошо так, многозначительно и очень уж… понимающе.

— Я так понимаю, вам эта лекция и даром не нужна? — иронично вскинул бровь светлый, ласково улыбаясь. Нехорошо так, предвкушающее. — Ну что ж. Раз так, думаю, от теории стоит сразу перейти к практике. Надеюсь, вы не против?

— О чем вы… — только и успела спросить подпрыгнувшая на месте Курьяна, каким-то судорожным, машинальным жестом прижимая к себе мгновенно ощетинившегося Пушистика.

Ректор Иргах в ответ на это снова улыбнулся самым краешком губ, развел руками… и свет вокруг померк, погружая всех нас в кромешную тьму.

Переход в иное пространство я почувствовала далеко не сразу. Водоворот, характерный для перемещения без какого-либо артефакта или амулета, воспринимался легким головокружением, не более того. Потом в ушах прозвучал характерный хлопок, и я дернулась, едва не запнувшись о собственные ноги, на мгновение потеряв равновесие.

Ощущения другого пола и другой обстановки вокруг меня на миг показались немного сюрреалистичными. Но переход, как таковой, действительно состоялся, это была не иллюзия. Легкий звон в ушах, небольшой вакуум в сознании и дезориентация подтверждали значительный скачок в пространстве. И, судя по тому, как меня штормило, а за пыльными окнами царила лунная ночь — перебросило меня на приличное расстояние.

Ну, ректор, ну и…

— Жук…

Последнее слово было произнесено вслух, едва слышным, надсадным, шокированным шепотом. И неспроста, ох, далеко неспроста я вдруг решила поберечь голосовые связки…

Я находилась в доме, скорее всего заброшенном, и заброшенном не так уж давно. Здесь были чисто выбеленные стены, необходимый минимум простой, но добротной мебели, самая настоящая печь аккуратной кирпичной кладки. Опрятные занавески, чугунный котелок и тарелки на большом столе у окна, чистая, простая скатерка. Шкафчик с толстыми стеклами, деревянные ложки над небольшим столиком, раковина в углу, ведро с коромыслом, большой бочонок…

Я находилась в просторной кухне какого-нибудь приличного дома большой, зажиточной деревни, стоящей на часто посещаемом торговом тракте. Таких были десятки даже в Асканите, но мне, увы, не повезло нарваться на исключение — этот дом был покинут его жителями и, кажется, не столь уж давно.

Судя по накрытому столу и количеству приборов, накануне скорого бегства, когда-то живущее здесь семейство как раз собиралось ужинать. Об этом твердило все: и открытое устье в печи, и небольшая разваленная поленница рядом, и плетеная хлебная корзинка на полу, котелок, перевернутый бочонок… а еще пыль. Достаточно много пыли везде, куда падал взгляд, благо лунного света, проникающего из довольно-таки больших окон, хватало, чтобы все рассмотреть в подробностях.

Но самое страшное, что чугунок должен был быть полон протухшей еды, тарелка — окончательно скисшей и воняющей капусты, а на полу обязан был валяться еще не разрезанный каравай! Но… посуда была пуста, я не обнаружила ни крошки, не увидела ни одной мухи, ничего! Зато, наклонившись, разглядела на тонком слое пыли множественные следы чьих-то мохнатых лап.

И только после этого догадалась