… предчувствие необратимости судьбы.

Конечно, я не подходила к клетке даже на метр. Соображала, что это опасно, и тигру даже не всерьез, но вполне захочется вдруг достать любопытную дуру лапой, тем более, что его не кормили четыре дня ради будущего представления. Такой дурехой стала не я, а Вера. Девятилетняя девочка, которая ходила в платьишке феи между столиками и меняла истаявшие свечи на новые, не преодолела своего любопытства, оказалась слишком близко и, по недосмотру владельца, или по другой роковой случайности, замок клетки открылся. На визг и рык обернулись все, и я тоже. А дальше… время так растянулось. Так замедлилось, став вместе с тем кристально ясным и звонким, обострив все чувства восприятия разом! Я кинулась спасать ребенка… Ульрих работал на кухне, он обо всем случившемся узнал поздно, у него не было и шанса оказаться первым среди первых по спасению сестры.

Собственно, поэтому сейчас я так хорошо живу и так хорошо ем. Я не просила материальной благодарности, но Ульрих настоял на том, что неоплатный долг хочет хоть как-то погасить, и если я не согласна на пожизненно обязанного мученика, то должна принять договор: три года живу в их пустующей квартире и не отказываюсь ни от каких угощений. Я не стала отнекиваться. Согласилась. Новая жизнь, она ведь такая — из больницы в никуда, семьи, дома, работы, средств к существованию, — ничего нет.

Долго не гуляли — минут пять, пока Пан оббежал двор по периметру и пометил все нужные места. Вера успела за это время пересказать скудные новости своего мирка в Золотом. Работал только Ульрих, она следила за бытом их маленькой семьи и училась. В районе было что-то вроде школы для детей служащих, только сколько их там, детей-то? Человек двадцать от силы.

Когда вернулись, Ульрих заканчивал раскладывать продукты: что в шкафчики, что в холодильник. А самое вкусное и свежее, в отдельном пакете — это сейчас пообедать. Холодная отварная говядина, паштеты, хлеб и на десерт нежный рулет.

— Что у тебя случилось? Я в ванну зашел, чтобы руки помыть, а там бедлам полный. Руки исцарапаны, вижу. В передрягу попала?

— Есть такое. Не боись, я все уберу.

— Я уже чуть-чуть прибрал. По крайней мере одежду в корзину для белья закинул и черное от грязи полотенце тоже. Расскажешь?

— Пустяки…

А сама быстро вышла в прихожую, огляделась, и не увидела нигде оставленной тетради. Кинулась в ванную, залезла в корзину. Она была со мной, спрятанная под свитером, я шла и прижимала ее к животу под одеждой, как самую ценную вещь на свете. Обыскала все под ванной, под раковиной. Осмотрелась в спальне. Даже, не объясняя ничего удивленным Ульриху и Вере, выбежала из квартиры и поднялась на чердак. Глупо, кончено, здесь я ее забыть никак не могла. Точно помню — зашла, скинула отрез покрывала, ушла на кухню не разуваясь — сразу взять еды животным и топать наверх. Тетрадь выложила на кухонный стол. Я не свинья, беспорядка не оставляю, и рукопись не затеряется в куче старых газет, грязных чашек и полотенец. Аккуратный стол, минимум вещей. Всего везде мало, и все везде чистое. Из-за усталости только не убралась в ванной вчера.

— Где она?

— Ты чего, Тио?

Я вернулась, поползала по полу, заглядывая под каждый напольный шкаф на кухне. Отодвинула холодильник, перепроверила полки навесных шкафов, духовку, морозилку. Все обсмотрела в спальне, в ванной и туалете. Нет ее.

— Да что стряслось? Что потеряла?

Оба, даже не зная, что ищут, стали обшаривать углы вместе со мной. Видя такую озабоченность и серьезность проблемы, не смогли стоять и бездействовать.

— Тетрадь пропала…

Тщетно. Я села прямо на пол, рядом с кроватью и сложенным в гармошку ковром — моей последней надеждой, что она умудрилась попасть под него. И постель переворошила, и вещи в шкафу… бедлам был в ванной, а теперь по всей квартире!

— Какая? Важная? Бухгалтерская?

Мне плакать хотелось. Ну да, конечно… объяснишь им, что пусть уж пропадут все великие книги мира, чем эта рукопись!

— Найдется, обязательно. Не ветром же сдуло. Если точно знаешь, что принесла домой, то она здесь. Опусти из головы, сама отыщется.

Ульрих всегда на позитиве. Балбес семнадцати лет, гений поварского искусства, жутко влюбчивый парень — смотрел на мое расстроенное состояние и попытался утешить чем мог. Когда они двое приходили, это всегда был праздник. Но не сегодня. Мою печаль не вышло развеять ни вкусной едой, ни рассказами о милых и капризных горничных, ни впечатлениями Веры о коротком походе в частный театр!

Какая же мы дыра… почему так живем? Ведь права Агни, здесь настолько все ужасно, что хоть пешком в чистое поле, спать под небом и кору грызть. Только не здесь! Неужели все мы прокляты с тех веков, когда рухнул Замок? Неужели мы все под огромным куполом, таким же, как у Безымянного, только не защитным, а запирающим?

Чтобы не сбежал никто… чтобы не сбежали самые главные пленники…

— Ульрих, а ты знаешь, когда наш город стал таким?

— Каким таким?

Мы уже пообедали, и он нарезал рулет, отдав кусок с красивыми кремовыми розочками сестре. Разлил горячий шоколад по кружкам.

— Мрачным. Ненормальным. Безысходным. Проклятым.

— Ну, ты скажешь!

— А я с Тио согласна. — Поддержала Вера. — Даже у нас, в Золотом страшно. Говорят, что сирот похищают…

— Верка, цыц. Мы как договорились? Никаких выдумок не обсуждаем, поэтому молчи и ешь. Сами себя страшилками пугаем. Вот был слух, что в Сумеречном ядовитая река протекла, а на деле обычное явление. Дождь над районом прошел, грязь откуда-то сильно вымыл. А город шумит — призраки, чудища наследили!

— Ты скептик, Уль. И ты не прав.

Девочка сняла вилкой розочку, и первой отправила ее в рот.

Как жить со всем этим?

Как жить, как жить… да как обычно! Остаток дня я потратила на повторные поиски: исследование чердака, попытка опроса соседей — вдруг кто на ступенях подъезда ее нашел, а я выронила и не помню, потому что в шоке была. Никто, конечно же, не ответил.

Вечер пришлось убираться и отмываться. Разбираться с ново составленным комплектом одежды, сортировать по своему порядку принесенные продукты, стирать, готовить… рутина! Голова гудела от всего на свете! А тут — рутина! Меня ветер на себе катал, я со старухой почти сразилась, я такое о легенде Черного Замка узнала! О своем прошлом воплощении, если оно мое, и о великой тайне Безымянного! А завтра вставать в пять утра, чтобы в шесть быть на остановке и к семи добраться до гаражей. Работать. Пообедать. Дождаться семи вечера и ехать домой.

А почему домой? Не попытаться ли мне попасть в центральный парк и своими глазами посмотреть на руины и на площадь?

Едва подумала об этом, как особое предчувствие заставило выдохнуть что-то холодное, и вдохнуть что-то горячее. Огонек распустился в груди и засел у сердца, обжигая и согревая одновременно.