Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, София! — закончив с лососем, Марк берет тарелку с закусками. — И правда вкусно. Знаешь… — он делает вид, что задумался, — если иллюстратором не получится, возьму тебя домработницей.
Решаю ему подыграть.
— Пожалуй, соглашусь. Но только в этом доме. Жить я тоже буду здесь.
— Здесь уже есть домработница.
— Но она ведь тут не живёт?
— Не живет. Но работает больше двадцати лет.
— Это совсем другое. Вашему дому очень одиноко. А я ему очень понравилась.
— С чего ты взяла?
— Он мне сам сказал.
— Угу. Конечно, — усмехнувшись, Марк снимает со шпажки креветку и кладёт ее в рот. Потом откидывается на спинку стула и облизывает пальцы.
Внезапно чувствую, как по коже разбегаются мурашки. Представляю, как он…
Так, стоп. Больше ни о чём таком не думать. И не вспоминать о прошлой ночи. Никогда.
— Не верите? А ведь у каждой вещи есть душа. И у домов тоже. Просто не все могут такое чувствовать, а я могу, — чтобы скрыть волнение, наклоняюсь к столу и едва не касаюсь его губами. Шепчу, словно умоляя о поддержке: — правда же?
Думаю, Марк и без того считает меня ненормальной, так что хуже не будет.
— И что ещё тебе сказал этот дом? — он и правда не выглядит удивлённым.
— Понимаете, вещи не разговаривают со мной как люди. Я просто чувствую отклик в душе. Холодный укол — если что-то плохое. Приятное тепло — если хорошее. Но чтобы всё-всё прочувствовать, нужно время, а у меня его не было. Даже комната, в которой я живу… не могу определить её прошлое. Ничего плохого, ничего хорошего. Чья это комната — вашего брата?
— Нет. В детстве он тут не жил.
— Почему?
— Потому что.
Ответ — будто тот самый холодный укол. Я снова ступила на опасную дорогу. Нужно возвращаться назад.
— Простите. Это, конечно, не моё дело. Я вообще собиралась спросить про Амстердам, а не про вашего брата. Мы поедем туда на машине?
— Я хотел на машине, но потом передумал… ради тебя, София, — в голосе сквозит ирония.
- Как это?
— Ты — художник, а художник должен видеть жизнь во всех её проявлениях. Так что в этот раз тебя ждёт поезд.
Может, он снова хочет меня задеть, но я лишь пожимаю плечами: после самолета и ярмарки поезд уж точно переживу.
— Хорошо. Когда выезжаем?
— Тогда, когда ты перестанешь зевать.
— Что? Но я…
— Возвращайся в спальню. Выспишься, а потом поедем.
Как назло, после этих слов я действительно начинаю зевать.
— Ладно. Но я лишь немного посплю. А потом всё здесь уберу.
— Я ещё не принял тебя на работу.
— Но надежда есть? Вам ведь понравилось, как я готовлю? Убираю тоже хорошо.
— Нисколько не сомневаюсь, — снова насмешка. — Проблема в другом: ты оказалась слишком болтливой. Это ужасно.
— Кто, я? Да я — самое молчаливое создание на свете!
— Иди уже спать, создание, — он кивает в сторону двери.
Театрально вздохнув, выхожу в холл и поднимаюсь на второй этаж. Провожу пальцами по перилам, прощаясь с домом. Разговор с Майером был шуткой, но теперь я чувствую, как в горле возникает вязкий комок.
Я знаю точно: пройдут недели, месяцы и годы. Я могу десятки раз приехать во Франкфурт и даже поселиться в какой-нибудь гостинице в Хёхсте, но то, что случилось со мной в этом доме — пугающее, неправильное, странное, — больше никогда не повторится.
Почему-то мысль об этом вместо желанного облегчения приносит что-то другое — тоскливое и щемящее. Необъяснимое. Ускользающее.
То, что у меня никак не получается понять.
То, что, мне, возможно, понимать ни в коем случае не надо.
Первое, что бросается в глаза, когда мы выходим из здания центрального вокзала Амстердама — болезненно-красное, словно порванное в клочья, закатное небо. Не глубокая синь Ван Гога, а мареновые хлопья — устрашающие, завораживающие.
Я влюбляюсь в этот город мгновенно, и очень жалею, что проспала полдня — столько времени потеряла!
Четыре часа в поезде пролетели быстро. Мы с Марком сели у окна, друг напротив друга. Я достала скетчбук и стала делать наброски. Соседнее место всю дорогу оставалось свободным. А вот Марку не повезло — рядом расположилась женщина с малышом. Малыш хватал женщину за шнурок куртки и всё время повторял: «Шнурек-шнурек-шнурек» (как я поняла, они были из Польши). Вскоре ему это надоело, и он переключился на Марка — остаток пути дергал его за рукав. Марк сердито ерзал на кресле, а я едва сдерживала смех — так ему и надо.
Он до сих пор хмурится. Боюсь спросить, куда же мы идём, но всё проясняется довольно быстро. Стоит перейти дорогу, немного пройти вправо — и мы оказываемся около пятизвездочного отеля. Замедляю шаг, рассматривая название: «Barbizon Palace».
— Э-э… мы будем жить здесь?
— Тебя что-то смущает?
Да. Меня смущает всё. В очередной раз чувствую себя неловко. Останавливаюсь.
— Я понимаю: для вас это, может, ничего не значит. Но для меня — большие деньги. Знаете, это уже слишком. Как я потом должна расплачи…
— София, ты можешь хоть сейчас меня не раздражать? Хотя бы один вечер? Честно — я не хочу с тобой спорить. Не хочу ни о чём думать. Я просто хочу отдохнуть. Развлечься.
- И вы один собираетесь… развлекаться?
Почему-то я спрашиваю совсем не то, что хотела. На лице Марка появляется усмешка.
— На самом деле, мне всё равно, — быстро исправляю ошибку. — Вот абсолютно безразлично. Делайте, что хотите. Я найду, чем заняться.
— И чем же ты будешь заниматься? — кажется, этот разговор его забавляет.
— Пойду в квартал красных фонарей.
Марк уже не пытается сдержать смех. Я начинаю злиться.
— Вы сами сегодня сказали — художник должен видеть жизнь во всех проявлениях. Я могла бы добавить — и видеть красоту во всех проявлениях. Но вообще, знаете… может, я бы и хотела пойти в музей Ван Гога или в какой-нибудь другой музей, да только вы меня сюда ночью привезли. И что мне остается?
— Я думал, ты захочешь пойти на Лейденскую площадь.
— Туда тоже схожу, не волнуйтесь.
— Да я и не волнуюсь. Заходи, — он кивает на стеклянную дверь.
Оказавшись внутри, стараюсь не думать о том, сколько стоит чувство вины Марка Майера.
В том, что он взял меня за границу только из чувства вины, сомнений нет. Как и в том, что он хотел бы эту вину никогда не испытывать. Но испытывает, помимо воли испытывает, от этого ненавидит меня еще сильнее, но всё же хочет откупиться. Когда-то я тоже через такое проходила. А теперь разрываюсь между желанием использовать Майера и послать его подальше.