Мода — лишь самая яркая манифестация субъективности и переменчивости человеческих желаний. У разных эпох и разных людей расходятся вкусы на все — от бальзамического уксуса и вислобрюхих свиней до бой-бендов и покрышек с белой полосой. Кто-то любит полноприводные машины, газоны, волков, огнестрельное оружие, Snapchat, самолеты, забавные рингтоны, деловые завтраки, «Анóнимус», бег трусцой, знаменитостей и микроволновки, а кто-то все это терпеть не может. То, что кажется привлекательным вам, другим неприятно. И если вас это мотивирует покупать, поддерживать, пропагандировать или строить, другие будут реагировать совсем иначе.

Но ведь, конечно же, есть какие-то вещи, о которых мы все сходимся во мнении, — абсолютные значения на спектре желательности? В конце концов, никому не по нраву вирус Зика и никто не устоит перед очарованием новорожденного котенка.

Наверное, так, но выходит, что представления о желательности куда более переменчивы, чем может себе представить даже завзятый модник.

Неудача — тоже вариант

Касс Филлипс лучше многих понимает рынок организации корпоративных событий. Она утверждает, что ни одна из устроенных ею конференций не оказалась убыточной. В 2009 г. Касс провела в Сан-Франциско однодневную конференцию, которую вряд ли можно было представить еще 10 лет назад. Конференция FailCon посвящалась прославлению — или по крайней мере изучению — неудач.

В Кремниевой долине без счету плодились интернет-стартапы, многие из которых не выживали, и Филлипс поняла, что из этих неудач можно вынести уроки, которые могут быть полезны другим предпринимателям. Первый FailCon посетило более 400 участников, конференция стала ежегодным событием и еще одной историей успеха из Северной Калифорнии, которую экспортируют в разные города мира. Люди повсюду проникаются все большим интересом к неудаче.

Это был один из самых невероятных на нашей памяти случаев превращения нежелательного в желательное. Тысячелетиями неудача считалась дурным исходом. Даже те, кому повезло оправиться после нее и добиться успеха, все равно предпочли бы обойтись без неудач. И все же сегодня во многих отраслях и организациях неудачу приветствуют ради опыта и личностных качеств, которые она развивает у тех, кого постигает.

Рекрутеры особо отмечают предпринимателей, потерпевших неудачу, видя в них новаторов, людей, готовых к риску, способных открыть перед устоявшимся бизнесом, которому не помешает легкая встряска, новую перспективу. Предприниматели-неудачники вдруг стали членами популярного клуба: чем эффектнее и болезненнее было их падение, тем выше положение в этом новом клубе. Они рассуждают о «падении вверх», подразумевая, что вследствие неудачи их дела только улучшились.

На книжных полках и газетных страницах, прежде пестревших заголовками типа «Мотивация: как преуспеть в бизнесе и в жизни», теперь мы обнаруживаем всевозможные сочинения, озаглавленные «Дар неудачи» или «В чем секрет успешной неудачи». Считается, что неудача зачастую помогает усовершенствовать подход, прояснить замысел и подсказать смелое решение. Поощряя сотрудников признаваться в неудачах, работодатель страхуется от серьезных проблем в будущем и дает ход более эффективным схемам и технологиям. Многие люди, однажды потерпевшие неудачу, уже не так ее боятся, и, значит, охотнее пробуют непроверенные рецепты.

Эта теория не нова. Фармацевтическая компания Lilly с 1990-х гг. устраивает праздники неудач в ознаменование исследовательских проектов, которые не дали результатов, хотя исполнители поработали на совесть. Примерно в то же время стал убеждать бизнесменов «полюбить неудачу» гуру менеджмента Том Питерс. Уинстон Черчилль замечал: «Успех — это умение двигаться от неудачи к неудаче, не теряя энтузиазма».

Но в такие роскошные одежды неудачу не рядили еще никогда. Многие специалисты и предприниматели сегодня приветствуют неудачу как своего рода обряд посвящения, который открывает перед тобой двери и способствует успеху. Лучшей визиткой стала запись в блоге с анатомированием незадавшегося дела. Мантра Кремниевой долины «Падай быстро, падай часто» распространилась на другие отрасли и местности. Вокруг неудачи сформировалась новая корпоративная культура: компании, применяющие неэффективные бизнес-модели, теперь фокусируются на других моментах, продукты «доводятся до ума», схемы работы «переосмысляются». Дизайнерское агентство IDEO работает под девизом «Падай чаще, чтобы скорее взлететь». И кому-то банкротство кажется почетным орденом.

Эта новая правда о желательности неудачи в глазах многих вчистую переигрывает старую суровую истину о том, что неудача часто слишком дорого обходится многим причастным. Ведь на каждого предпринимателя, распахивающего душу и громко аплодирующего на конференции FailCon, обычно приходится цепочка инвесторов, которые теряют тысячи и даже миллионы долларов, если их вложение не оправдывается. Остаются без работы нанятые специалисты, клиенты так и не получают оплаченный товар, а подрядчикам никто не компенсирует неисполненные обязательства.

Как едко заметил бывший глава British Petroleum Джон Браун, «неудача — это просто не совсем обычная форма успеха»1. Именно в BP, уже после Брауна, неудачи руководства обернулись одной из самых страшных экологических катастроф нашего времени, в Мексиканском заливе. Неудача может означать упадок, страдания, смерть. «Падай чаще» — не лучший совет для авиадиспетчера или кардиохирурга.

Желательна ли неудача? Как и с множеством других материй, это зависит от контекста. Но наших предков такой вопрос весьма озадачил бы сам по себе.

Жизнь на ферме

Если составить список главных изобретений, без которых невозможна нынешняя жизнь, несомненно, прежде интернета и электричества пришлось бы признать критическую важность сельского хозяйства. Большинство горожан редко задумываются о полях кукурузы, пшеницы и риса, которые их кормят, но ни одно из последующих достижений человечества не могло бы состояться без разделения труда и общественного устройства, которые возникли с появлением сельского хозяйства. Пока человек не принялся возделывать растения, бóльшая часть популяции, чтобы прокормиться, должна была каждый день выделять время на собирательство и охоту. И лишь когда у людей появились излишки продовольствия, созданные сельским хозяйством, наш вид получил возможность широко плодиться, а значительная часть популяции посвятила себя строительству, торговле, войне, изобретательству, религии и управлению.

Сельское хозяйство, вне всяких сомнений, крайне желательная вещь.

Но не для большинства им занимающихся, утверждает в свой книге «Sapiens» Юваль Ной Харари[19]. Он провокационно называет неолитическую аграрную революцию «величайшим мошенничеством истории», потому что она «оставила в удел аграриям жизнь более трудную и менее радостную, чем жизнь собирателей»2. Земледельцы, пишет Харари, работают больше, чем их предки, а питаются значительно хуже. У охотников-собирателей была разнообразная диета из ягод, орехов, мяса, рыбы, плодов, кореньев и меда, а вот земледельцы часто кормятся в основном какой-то одной культурой. От этого они сильнее уязвимы для болезней, перепадов климата и враждебных племен — каждая из этих сил может погубить урожай, от которого зависит жизнь. Тело и ум человека приспособлены для жизни охотника и собирателя: с нашим сложением удобно лазить по деревьям и изучать территорию, что-то выискивать и открывать. Мы ни физически, ни ментально не приспособлены перекапывать поля, расчищать их от булыжников, таскать навоз и делать всю эту однообразную, нудную, тяжелейшую работу, которой требует немеханизированное сельское хозяйство. Но именно этим и приходилось заниматься множеству людей в последние 10 000 лет.