– Довольно! – отрезал Торн. – Даю вам десять секунд, чтобы убедить меня не вешать ее.

– Так вот, я звоню по поводу несносного господина Чернова, шеф-редактора «Nibelungen». Сообщите его кузенам, что, судя по всему, он похищен. Я убедил вас не отключаться? – иронически спросил Арчибальд.

Сидя на стремянке, с отводной трубкой, прижатой к уху, Офелия видела вблизи глаза Торна: обычно довольно узкие, они сейчас медленно расширялись.

– Когда, где, кем и почему? – отчеканил он.

– Прошлой ночью, в Лунном Свете, не знаю кем и не знаю почему, – ответил Арчибальд так беззаботно, словно речь шла об игре в загадки.

Офелия постепенно осознавала всю серьезность события. После начальника полиции это был второй Мираж, исчезнувший в стенах самого надежно охраняемого замка в Небограде. Если уж даже посольство не могло обеспечить своим гостям дипломатическую неприкосновенность, то интригам Двора больше не будет предела.

«Но почему? – спрашивала себя Офелия, закрыв глаза. – Почему все это происходит именно сейчас, когда Драконы погибли на охоте, когда арестован шевалье? Почему старая ненависть сменилась новой?»

– А что шеф-редактор делал в посольстве? – спросил Торн, настроенный более прагматично, чем его невеста. – И почему вы думаете, что Чернова похитили?

Едва он произнес эти слова, как в комнате стихли все голоса, а рабочие замерли на своих местах. Один только граф Харольд, не обращая внимания на знаки барона Мельхиора, призывавшего его к молчанию, продолжал громогласно требовать от Торна извинений.

– Господин шеф-редактор получал угрожающие письма, – беззаботно отозвался Арчибальд. – И когда читаешь его газетенку, становится понятна причина. Он сказал мне, что опасается за свою жизнь, и попросил убежища. Я сильно подозреваю, что он воспользовался этим предлогом с целью разнюхать здешнюю обстановку. Кстати, он перевез сюда свою редакцию, вместе с печатными станками, бумагой и всем остальным.

– Покороче, – приказал Торн.

– Дело в том, что прошлой ночью я устраивал бал-маскарад… Насколько мне помнится, я пригласил и вас, но вы пренебрегли…

– Покороче, – повторил Торн сквозь зубы.

– В самом разгаре бала господин Чернов пошел в туалет и больше не вернулся. Мои жандармы обыскали весь дом сверху донизу, но нигде его не обнаружили. Если вам нужен словесный портрет, то вот он: в последний раз, когда его видели, он был в белом парике и в женском платье с голубыми воланами.

По тому, как сморщился высокий лоб Торна, Офелия поняла, что у него в голове идет бешеная мыслительная работа и что перспективы, которые уже начали перед ним вырисовываться, не очень-то радостны. Она с невольным восхищением оценила эту способность мгновенно анализировать каждую кризисную ситуацию, не теряя хладнокровия.

– Перед его исчезновением случилось что-нибудь необычное? Ссора? Угрозы?

– Не забывайте, что мы говорим о шеф-редакторе «Nibelungen», – хихикнул Арчибальд. – Ссоры и угрозы – это его хлеб насущный! Вообще-то я уже собирался выставить его вон – он без конца оскорблял Матушку Хильдегард, а я никому не позволяю оскорблять моего личного архитектора под моей крышей.

– Вы что-то говорили о письмах, – напомнил Торн.

– Ах, да, мы их нашли в его личных вещах. Потерпите минутку! Пасьенция, подай-ка мне одно из тех писем… Любое… Спасибо. – (Офелия услышала в трубке шелест бумаги, затем Арчибальд начал читать.) – «Господин шеф-редактор, вы оставили без внимания все мои предупреждения. Если вы будете упорствовать, издавая и дальше свою мерзкую газетенку, я приму надлежащие меры». Напечатано на машинке, без подписи, внизу крупными буквами фраза: «Богу угодно ваше молчание».

Торн был так изумлен, что не сразу нашелся с ответом.

Он даже не заметил, что Офелия с перепугу едва не свалилась со стремянки. Письмо… Шеф-редактор получил такое же письмо, как она. И он исчез.

– Интендантство непременно начнет расследование и заслушает всех свидетелей, – постановил наконец Торн. – Я буду на месте через полчаса, а до тех пор категорически запрещаю вам покидать посольство.

Едва Торн повесил трубку, как снова зазвонил дверной колокольчик. Офелия мысленно пообещала себе, что снимет его: она уже слышать не могла этот звук.

– Посещения закончены, – решительно объявил Торн. – Меня вызывают в другое место.

– Но я пришел не к вам, господин интендант, а к мадемуазель чтице, – произнес тоненький вежливый голосок. – Ее хочет видеть один клиент.

На сей раз Офелия кубарем слетела со стремянки. Она узнала нового гостя. Это был юный референт Фарука.

– Наш монсеньор ожидает вас в галерее, мадемуазель, – произнес он с ангельской улыбкой, учтиво распахнув перед ней дверь. – Он желает с вами побеседовать.

Не будь витрина так густо испещрена мерзкими иллюзиями, Офелия давно заметила бы, как изменилась атмосфера снаружи. Ее кабинет разместили в самом дальнем конце заброшенной галереи Парадиза, и, чтобы попасть сюда, нужно было пройти чуть ли не километр мимо бесчисленных салонов с коврами, чайными столиками и колоннами. Поэтому Офелия чуть в обморок не упала, увидев за дверью весь Двор. Толпа была так велика, а галерея такая узкая, что некоторые аристократы вскарабкались на балконы, вооружившись театральными биноклями, чтобы не упустить ни одной подробности предстоящего знаменательного события. Но больше всего Офелию потрясло не их количество, а гробовая тишина. Ни одно выступление вице-рассказчицы не удостаивалось такого напряженного внимания.

– Какое замечательное семейное сбовище! – умилился Лазарус, надевая свой белый цилиндр (похоже, он счел все это местной традицией). – Уолтев, сфотогвафивуй эту сцену для моей фототеки.

Механический лакей вынул фотоаппарат. Вспышка, облако дыма – и он запечатлел для истории свои ботинки.

А Офелия тем временем спрашивала себя, уж не разбила ли она голову при неудачном спуске с лесенки: ее очки непрестанно меняли цвет от светлого к темному и наоборот. Девушка сняла их, но тут же убедилась, что это свихнулись не очки, а все окружающее. Солнце, прежде сиявшее круглые сутки, теперь мигало над стеклянным потолком нервно, как плохо привинченная лампочка. И эти неполадки выдавали подлинный облик дворца. Между вспышками света Офелия успела разглядеть серый бетонный потолок на месте хрустального купола и кирпичную стену там, где прежде за широкими окнами искрилось море. Парадиз, лишенный грима иллюзий, выглядел грязным сараем.

Между двумя солнечными вспышками девушка вдруг заметила Фарука. Так вот кто стал причиной неполадок со светом! Этот гигант, которого она прежде всегда видела вялым, полусонным, зевающим, теперь высился в центре галереи, как величественный монумент. Его осанка была царственной, красота – божественной, белизна – ослепительной, а выражение лица – ледяным. Он выглядел истинным олицетворением Полюса.