– Даже теперь, – прошептал Фарук, крепче сжимая подбородок девушки, – даже теперь вы мне напоминаете…

– Кого же? – удивленно вымолвила Офелия.

– Не знаю, – смущенно признался он. – Может быть, Артемиду. Но я принял решение: вы больше не будете рассказывать мне сказки.

– Однако это было залогом вашего покровительства, – жалобно напомнила девушка. – Наш договор…

– Не смейте больше надоедать мне этим договором! Я вовсе не собираюсь расставаться с вами. Просто найду вам лучшее применение, вот и все. При случае я подумаю о вас.

С этим небрежным обещанием Фарук отпустил ее подбородок и медленно зашагал прочь. Застыв на месте, Офелия долго, бесконечно долго провожала его глазами, пока он не вышел из галереи, увлекая за собой всех придворных. Лазарус бросился их догонять, окликая на бегу своего Уолтера; механический лакей покорно следовал за хозяином.

Офелия, потрясенная всем случившимся, вздрогнула, когда Торн объявил:

– Вы сегодня же покинете Небоград.

Бог развлекался, пытаясь нас разъединить. А потом, наскучив этими играми, забывал про нас.

Камешки… Они сыплются на него градом. Он смотрит, как они взлетают вверх, а потом попадают в него, отскакивая от его тела. Память подсказывает ему, что там, где он находится, их очень много. Земля сплошь усыпана кирпичной крошкой, обломками черепицы и битым стеклом. Вокруг одни черные фасады, готовые обрушиться, с зияющими дырами вместо окон. Вдали маячит силуэт подъемного крана. Здесь прошла война. Здесь одни люди восстанавливают то, что разрушили другие.

Куда же подевалась стена с рисунками? Где сама комната? И где Бог?

Он напрягает память, стараясь вернуться к тем камешкам, к точке отсчета. Маленькие дети… четверо малышей среди развалин. Хотя нет, их пятеро. Есть еще девочка, она плачет, сидя на земле. Все они растрепаны и одеты в лохмотья.

Неужели и он такой же?

Не может быть. Теперь, когда он напряг память, ему вспоминается его одежда – она безупречна. Длинные волосы аккуратно заплетены в косу, руки сияют ослепительной белизной. Малыши кричат ему какие-то слова, но он их не понимает. Все они такие крошечные, напуганные, слабенькие… Очень слабенькие.

Та девочка, сидевшая на земле… Теперь он вспоминает: она плакала из-за него. Он вовсе не хотел ее обижать, даже пальцем не тронул. Просто подошел, чтобы посмотреть на нее, из чистого любопытства, а она ударилась в слезы. Камешки… Наверно, поэтому мальчишки и кидали их в него. Они хотели, чтобы он отошел от девочки.

Он думает: «Это воспоминание совсем не интересно», – как вдруг появляется Артемида. Она здесь вся, целиком, а не только глаз в стенной дыре. Ее длинные рыжие волосы так пышны, что можно разглядеть только лаковые туфельки, кружевные оборки на платье да очки в золотой оправе. Она спокойно направляется к детишкам. Они изумленно пялятся на это чудо и тотчас перестают швырять камни, но по-прежнему насторожены.

Артемида присаживается на корточки перед девочкой. Они почти ровесницы, но одна из них рослая, нарядная и прекрасная, а другая тщедушная, грязная и жалкая. Артемида вытирает ей слезы решительным движением, лишенным нежности. Убедившись, что девочка смотрит на нее, она вытаскивает из своих кудрей ленту и оживляет. Малыши с восторженными криками взирают на пляшущую ленту. Артемида дарит им ленту, и они тотчас удирают, как кролики, что-то лопоча на своем странном наречии.

Артемида направляется к нему. Осколки кирпичей складываются на ее пути в фигурную дорожку.

– Мы не такие, как они, Óдин.

Один? Вот, значит, как его прежде называли? Это воспоминание будет не совсем бесполезным, его нужно сохранить.

– Неправда, – слышит он собственный голос, – это они не такие, как мы. Я хочу вернуться домой.

– Ты не можешь.

– За что нас так наказали? Сначала разлучили, а теперь и вовсе покинули.

Артемида снимает очки, и он видит, каким станет в будущем ее лицо – лицо, отмеченное мужской красотой.

– Вечно ты все драматизируешь, – говорит она с обычным своим непоколебимым спокойствием. – Мы обязаны жить среди людей, понять, как они устроены. Это не так интересно, как звезды, но все же очень познавательно. Считай это новым испытанием. И знай: я в последний раз помогаю тебе, Один. Ты должен сам научиться ладить с людьми.

– Но я ни слова не понимаю в их речи.

– Так научи их нашему языку.

– И они начинают хныкать, как только я к ним приближаюсь.

– Так научись обуздывать свою силу.

– Но почему я, именно я должен соблюдать это правило?

Артемида едва заметно хмурит рыжие брови, надевает очки, но тут же опять снимает:

– Они уже не годятся для моих глаз. Ты заметил, как быстро меняются наши тела? Мне не терпится достигнуть конца взросления. Эти детские кружевные платьица… терпеть их не могу.

– Но все-таки почему? – настаивает он. – Почему мы обязаны подчиняться приказам?

Артемида устремляет на него внезапно посуровевший взгляд, запускает руку в свои пышные кудри и извлекает оттуда Книгу.

– Потому что здесь так написано.

И на этом воспоминание обрывается.

Nota bene: «Обуздывай свою силу».

Кто произнес эти слова, и что они означают?

Офелия разглядывала древний мир с высоты облаков. Ей ужасно хотелось спуститься, нырнуть в лабиринт городов, смешаться с прежним человечеством и раскрыть тайны прошлого, но все это было, увы, невозможно. Внезапно под ее ногами развернулся ковер, и Офелия очутилась в своей детской, на Аниме. Она стояла перед зеркалом, глядя на собственное отражение – совсем юная, в ночной рубашке; кудрявые волосы еще не успели потемнеть, а ясные глаза пока не нуждались в очках. Что она тут делала, в такой поздний час?

Ах, да… Ее что-то выгнало из постели. Оно находилось там, в зеркале, как раз позади ее отражения. И оно хотело о чем-то ее спросить…

– Я спрашиваю, который теперь час?

Офелия вздрогнула и проснулась. Тетушка Розелина, сидевшая рядом, в вагоне-будуаре поезда, нетерпеливо ждала ответа.

– Ой, прости, ты, кажется, спала?

– Да нет, только слегка вздремнула, – пробормотала Офелия.

Слегка вздремнула… однако это не помешало ей увидеть все тот же сон. Он стал для нее наваждением: комната, зеркало, отражение… Девушка не могла понять, что это значит.

Она вытащила за цепочку часы, лежавшие в кармане пальто, и неловким движением открыла крышку. На главном циферблате было четыре крошечных окошка: в одном – часы и минуты, во втором – дата, а назначение двух остальных для Офелии так и осталось тайной. Часы Торна. «Мой вам совет на будущее: если когда-нибудь усомнитесь во мне, прочтите их». Поистине, у этого человека была оригинальная манера завоевывать доверие!