…Я лежал, уставясь в потолок. Рената молчала, но я знал, что она не спит. Вдруг она сказала негромко, нашарив мою руку:

– Отпусти ее, слышишь? Освободи и себя и ее. Пожалуйста! Живи как все.

Я не ответил. Я сделал вид, что сплю. Мне казалось, что она заплакала. Я не ощущал жалости, одну лишь усталость. Рената бесшумно всхлипывала и вздыхала, а я не чувствовал ничего. Я был пуст…

Что я собирался делать? Не знаю. Я ждал. Не знаю чего – знака, толчка, нового письма или телефонного звонка, после чего все станет на свои места, и я пойму, что нужно делать. Я знал лишь одно – та история не закончилась! Дверь скрипит и покачивается на сквозняке, а за ней – холодно и темно. Нужно войти и посмотреть, что там.

Я вспоминал посеревшее лицо брата, его сжатые губы, неверные движения рук, пролитую водку; побелевшие пальцы Лены, вцепившиеся в стол; толстую любопытную физиономию Лешки. Я действительно испортил им праздник. Подсознательно я надеялся, что… что-то прояснится, какой-то их жест, движение, звук подтолкнут меня к разгадке, но надежды мои не оправдались. Я был уверен, что каждый из них знает что-то, возможно, весьма незначительное, но дающее в сумме положительный результат. Я хотел застать их врасплох, загнать в состояние, когда человек забывает об осторожности. Но просчитался. А ведь они знали – не могли не знать! Казимиру нравилась Лиска, Лена ревновала, Лиска ходила на сеансы к экстрасенсу, их видели вместе – мне сказал об этом Казимир. Они все связаны, Лешка с ней дружил… Явственно виделось мне переплетение пут и узелки, но кончик нитки ускользал. Проведя бездарный день в своем банке, исчертив схемами десяток листков, я отправился домой. Песик радостно встретил меня – похоже, сидел у двери. Он, не дожидаясь меня, помчался вниз и нетерпеливо топтался у выхода, поскуливая. Потом Толик гулял, а я сидел на скамейке, тупо уставясь в раскисшую землю. Снова шел дождь.

Квартира показалась мне удивительно пустой, и я сразу понял, что Рената ушла. Я не ошибся – ключи лежали на столе в гостиной, шкаф в спальне был пуст. Она не оставила записки, и я невольно ухмыльнулся. Оставлять прощальные записки, сбегая из дома, – вполне театральный жест, и если она не соблюла ритуал, значит, возвращаться не собирается. Так, во всяком случае, я подумал.

Что я испытывал? Сожаление, что все закончилось, наверное. Не сняв пальто, не зажигая света, я сидел за столом на кухне. Грузный, тяжелый, не очень молодой человек на распутье. Рената была лучом света, я это понимал. Мне вдруг подумалось, что нужно немедленно звонить, бежать, возвращать ее, но я не двинулся с места. Песик сидел рядом – я видел, как блестят его глаза. Кухня в темноте казалась чужой. Весь мир был чужим, а значит, и я сам был в нем чужим.

Из тяжелой одури меня вывел телефонный звонок. Рената! Я схватил трубку. Это оказалась не Рената.

– Кто? – недоуменно переспросил я.

– Лидия Петровна из вашего дома, вы заходили на днях.

– Да-да, помню! – Я наконец узнал ее голос. – Что случилось?

– Тарасовна говорит, к ней вроде как заходил мужчина. Помните, вы спрашивали, может, кто из соседей видел?

Добрую минуту я перевариваю ее слова.

– Какой мужчина?

– Она не знает. Не старый. Как она зашла в подъезд – ваша жена, он, значит, выскочил из-за угла и следом побежал! А когда уходил, Тарасовна не видела, к ней Анюта зашла из десятой квартиры. Она еще тогда хотела рассказать, да постеснялась, подумала, может, и не к вам он шел, а чужой кто. Мало ли тут народу живет, всех не упомнишь.

Путано, но понять можно – Лиска вернулась домой, а следом в подъезд вошел незнакомый мужчина. Ну и что? Народу в доме живет много, Лидия Петровна права, не дом, а проходной двор. Мужчина необязательно шел за ней.

– Где она живет?

– Кто, Тарасовна? На Садовой, у них там свой дом. Они продали тут квартиру и купили там, номер четырнадцать. И телефон велела дать, если спросят. Хотите, я с вами?

Следующие полчаса я торопливо рылся в ящиках письменного стола, выгребая семейные и случайные фотографии, старые письма, разный мусор. В моем столе царил такой же бардак, как и в Лешкином. Я туда лет сто не заглядывал. Это был Лискин стол.

Тарасовна долго рассматривала каждый снимок, держа его на расстоянии вытянутой руки. Я не верил, что она узнает кого-нибудь, но не хотел ничего упускать. Я ничего не ждал от визита к «старой даме», как я ее окрестил. Определение подходило ей как пресловутое седло корове. Тарасовна была громадной, как квашня, громогласной старухой. Она деловито перебирала фотографии – мои, Лискины, моих родителей, Казимира в плавках на море, у себя на стройке в оранжевой каскетке, какого-то домашнего застолья, Лены и Костика, Лешки Добродеева на празднике города – сияющего, с воздушным шариком; Лискиных коллег-журналюг, нахальных, молодых, смеющихся. Я нашел даже смазанную фотографию экстрасенса Ильи Заубера, неизвестно каким чином затесавшуюся в пеструю компанию. Во всяком случае, я подумал, что это он, хотя не поручился бы. Я добавил туда же пару снимков корпоративной вечеринки в банке и субботника во дворе нашего дома. Лиска держит тонкое безлистное деревце, я бросаю лопатой землю.

Тарасовна шевелила усами, поджимала губы, хмурила брови, проникнутая серьезностью момента. Я, устав рассматривать ее лицо, бродил взглядом по комнате – по бесчисленным коврам, тусклым стеклам серванта, плюшевым зверушкам вперемешку с подушками на громадном диване.

– Вот этот! – торжественно сказала Тарасовна, и я вздрогнул. Она протягивала мне фотографию. – Он самый! Я запомнила. Как сейчас вижу – она вошла, а он из-за угла и – шасть за ней! И оглядывается. Я еще подумала – не наш, чужой. Никогда раньше его не видела, а ведь мы там жили, почитай, десять лет. Хотела сказать, да потом думаю, вам не до меня. Горе-то какое! Такая славная она была, молоденькая, всегда слово найдет приветное, спросит, как здоровье. У меня артрит, так она, поверишь, растирку принесла. И вроде помогло, хоть и ненадолго. Такая хворь безбожная, ничего не берет. Он! Я его запомнила, точно он. Если бы не Анюта, я бы видела, когда он вышел, а Анюта пришла, тары-бары-растабары, потом чай сели пить. Кабы знать! – Она покачала головой и спросила деловито: – Лида сказала, ты письмо от нее получил? – Она перекрестилась. – Видать, и там нет ей покоя. Бедная!

…От чая я отказался. Шел пешком из пригорода под дождем. Погода испортилась окончательно. Мне нужно было подумать. Я двигался как автомат. Сияли размыто фонари и автомобильные фары, несколько раз меня обдало холодной водой из-под колес. Я даже не остановился, только утерся рукавом. Мне уже казалось, что я с самого начала знал, кто зашел в подъезд следом за Лиской. Больше некому. Если бы я дал себе труд подумать раньше, догадался бы.

Казимира дома не было. Лена обеспокоенно спросила, что случилось. Ее насторожил мой тон.

– Тема… – произнесла она неуверенно. – Темочка, не надо!

Она решила, что я пришел выяснять отношения и вытаскивать на свет нашу историю. Я действительно пришел объясниться, но к ней это не имело ни малейшего отношения. Я не стал отвечать.